Ложь – это оппозиция правде, а недовольных всегда манит оппозиция.
Один из знакомых однажды уверял меня: люди верят лжи потому, что верить правде бывает страшно. Они верят ей скопом, чему виной генетически сохранившийся внутри еще со времен сотворения мира стадный инстинкт, замешанный на инстинкте самосохранения. Он уверял, что даже самая слабая корова, когда пасется в стаде, надежно защищена рогами и копытами сородичей от острых и голодных волчьих клыков. Вот и с людьми то же самое.
Может, он был прав? Быть вместе – вот что отпугивает страх, вот что страшит врага. Чувство локтя рождает бесстрашие, но если однажды в твоем строю, в твоем стаде кто-нибудь солжет, а другой ему поверит, то ложь, как заразная инфекция, поразит и подчинит себе все и всех без остатка.
Ложь остается ложью до тех пор, пока лжет один. Но когда в унисон лгут двое, лжи начинают верить.
108
Есть люди, к которым прозвища приклеиваются, словно магнитик к дверце холодильника.
У меня никогда не было прозвища. Сколько себя помню, меня всегда и везде звали по имени – Дима, Дмитрий, реже – по фамилии: Милосердов. Это, порой, задевало, особенно в школе. Парадокс, но в детстве твое имя в чужих устах может прозвучать, как оскорбление, а кличка – как похвала.
Формально имя – не более чем набор звуков, которым тебя наделяют при рождении, чтобы отличать от других.
В этом нет ничего необычного, имена есть у всех. Причем у некоторых они такие же, как у тебя, у твоих тезок. Но ты еще юн и потому тянешься за остальными, увлекаясь кличками и прозвищами, не понимая, что имя – само по себе ценно, что оно уникально, даже если у тебя есть тезки, что духовным смыслом и весом оно наполняется лишь с течением времени. Иногда на это уходит целая жизнь, а порой, и целой жизни для этого мало.
И тогда человек уходит в небытие таким же, каким пришел в жизнь – безымянным.
Пока ты мальчишка, пока живешь «во дворе», прозвище для тебя – все. Или почти все. Иногда оно и есть истинное звание, отражающее и вмещающее признание твоих достоинств или недостатков. В нем выражена не только вся твоя индивидуальность, но и отношение к тебе твоего окружения. Прозвище надо заслужить. Самые лучшие – индивидуальные. Штампы вроде «Очкарик», «Зануда» или «Ботаник» из уст шпаны звучат не лучше, чем клички дворовых собак.
В нашей школе прозвища были у всех разные по своему потаенному смыслу. У кого-то они были обидные, у кого-то героические, суть не в том – главное, что они были у всех, кроме меня. И это меня угнетало. Сейчас то давнее ощущение какой-то несправедливости, недооценки ушло. Напротив, я бы, пожалуй, даже обиделся, прилепи мне коллеги по работе какую-нибудь кличку. Все-таки есть в этом что-то животное.
Но в детстве я думал иначе. В детстве вообще многие вещи видятся под другим углом. Просто удивительно, как сужается или расширяется мир с годами. Бывает, что значительная его часть выпадает из последующей жизни. Есть, в частности, вещи, которые перестаешь замечать и о которых напрочь забываешь. К примеру, вкус незрелых яблок. А есть то, что в детстве сполна не ощутишь, и что приходит с годами. Например, любовь. Хотя, и она приходит не к каждому.
107
Первым к месту сбора явился Серега. Он был педантом, патологически боялся опозданий и на каждую встречу являлся, как минимум на пять минут раньше срока. Казалось, он жил с запасом, но никак не мог опередить время. А если вдруг его ритм сбивался, Серега не выдерживал и срывался. Тогда мы долго не могли его разыскать. Серега пропадал на дни, а то и недели. Его видели то тут, то там, порой, в компании с довольно темными и сомнительными личностями. Он выпивал, наивно веря, что выпивка могла настроить сбившийся механизм его жизни. Никакая сила не могла его тогда остановить. Он пил до тех пор, пока ритм окружающей жизни не входил в установленное согласие с его внутренним ритмом. Но в ту пятницу он пришел вовремя.
