Мастер-кумысодел повел головой, будто пытался охватить взором все это необъятное расстояние, невольно дернул узду, как привороженный, направляясь к основанию стены. Старый воин остановил его, указав наверх, где наготове, с заложенными в луки стрелами, стояли стражники: было ясно, что эти ребята шутить не приучены.
На обратном пути Соргон-Сура несколько раз натягивал повод, чтоб остановить коня, снова посмотреть на стену.
– И что, неужели на всем протяжении этих пяти сотен кес живут китайцы? – вымолвил он наконец.
– Да. Это такой многочисленный народ, будто искрошенный конский волос.
– Зачем же тогда, соорудив надежную крепость, они перебираются сюда, селятся по другую сторону стены?
– Так их много, что не хватает земли.
– Не могут вместиться на протяжении пятисот кес?
– Выходит, так.
– Они же оседлый народ? А для оседлых, не кочующих, подобно нам, людей много земли не требуется, – Соргон-Сура был глубоко задумчив. – Во сколько раз тогда их больше, чем нас?!
– Во множество раз! – Аргас вопрошающе посмотрел на Игидея. – Может, более чем в десять раз?
– Ну что ты-ы! – умиленно протянул Игидей. – Более чем в сто. Только в одной этой местности живет людей больше, чем всех монголов, вместе взятых!
На этот раз Соргон-Сура ничем не выразил своего крайнего изумления. Молча выслушал и до самой Ставки молча, словно оглушенный, сидел в седле, все думая о чем-то..
Только вечером, после ужина, заговорил:
– Скажи-ка, – повернулся он к Аргасу. – Или я чего-то не понимаю, или вы не в своем уме?
– О чем ты, друг?
– Вот вы… – Соргон-Сура кончиком пальца ткнул Аргаса в грудь. – С чего это вы решили, что сможете завоевать столь многочисленный и великий народ? Какими силами и каким таким умением? Численностью вы с ними тягаться и близко не можете, сноровка у них не хуже. Умом своим, распорядительностью? Это спрашиваю я, знающий вас прекрасно. И хотел бы выслушать твой ответ.
– Что я могу сказать? – Аргасу почему-то было весело. – Что могу знать я, старик, всю жизнь не слезающий с седла? Я плетень невысокий.
– Так я тебе и поверил, что ты ничего не знаешь, не слышишь и не понимаешь!
Разве половина военачальников всего Ила – не твои воспитанники?
– Так-то оно так. Но я человек военный, прикажут встать – встаю, сесть велят – сажусь. Великий Хан приказывает воевать – не размышляю.
– О, несчастные! Неужто вы в слепоте былых побед не способны себя трезво оценить? Не с нашим рылом Китай воевать!
Испугавшись неожиданной правой ярости старика, все молча опустили глаза.
Ярясь еще больше и этим себя подзадоривая, Соргон-Сура продолжал:
– На что надеются, о чем только думают, добровольно лезут в пасть смерти!.. Хана, видите ли, они имеют непобедимого. Дурни! Да я-то хорошо помню, как еще вчера ваш Хан ходил с деревянным ярмом на шее, с головой в его дырке! Да и всех нас недавно еще никто за людей не считал, а уж в глазах китайцев-то мы вечно были не лучше скота!
Рядом с любопытством помалкивал купец. А вокруг сидели молодые воины.
– Ты прав, уважаемый Соргон-Сура. – Аргас не стал перечить старшему по возрасту, начал издалека: – Ты многое помнишь, немало повидал на своем веку. Но ведь и я не юноша. И я тоже часто думаю подобно тебе: жить бы тихо, мирно и вольно дышать на своей земле, не высовываясь, никому ничем не угрожая, не ввязываясь ни в какие войны. Но я не помню, чтобы рядом с нами жили мирные соседи. Нас всегда хотели захватить, поработить, истребить, уведя наших женщин и детей. Скажи мне, если бы в свое время мы побоялись одних, казавшихся более сильными, уступили другим, более многочисленным, если бы не бросались бесстрашно первыми в бой, то смогли бы сейчас у Великой стены распивать чай? Я помню, у тебя погиб любимый сын, герой и настоящий воин. Но если бы не такие, как он, если бы мы не рвались в бой, опережая противника, разве бы мы все не стали пищей степных стервятников?
