Тайчиуты, по обыкновению, пировали широко. Степь дурманяще наполнилась запахом жарящегося мяса, сменяющегося при дуновении ветра кисловатым ароматом архи. Тэмучин, борясь с головокружением от обострившегося голода, высасывающего последние силы, внимательно наблюдал за происходящим. Вдруг в кругу пирующих мелькнула знакомая фигура. Сначала он подумал, что почудилось, – но нет, трудно было ошибиться, ибо такой прыти, верткости и сноровки, как у этого человека, не сыскать во всем белом свете! Да, в число празднующих тайчиутов каким-то образом втесался его побратим Джамуха. Скоро он увидел и старшего брата Джамухи, известного в степи конокрада и разбойника.
– Эй, друг, – приближался развеселый Джамуха к стражнику, – чего это у тебя тут человек-то в колодах в такой день – и не пьяный?! Непорядок… Грех это большой. За это можно накликать беду. Ну-ка немедленно сними колоды!
Степь в это время содрогнулась от конского топота.
– Лошадей! Табун угнали! – началась паника среди празднующих.
Ярмо, одетое Таргытаем Кирилтэем, обернулось для Тэмучина венком славы: по степи пошла гулять легенда о мужестве и бесстрашии молодого вождя.
А старцы-мудрецы, не долго размышляя, из произошедшего сделали такой вывод:
– Степь тоскует по сильной и властной руке.
* * *
За тридцать лет Ожулун научилась жить и думать так, будто ее Джэсэгэй находится где-то рядом. Домашние хлопоты, забота о детях, вокруг которых она крутилась с утра до ночи, опекая, закладывая родовые понятия, не утомляли ее. Она чувствовала присутствие рядом любимого – это бы Джэсэгэй одобрил, радовалась жена-хотун, а за это бы, наверное, пожурил… Глубокой ночью, когда ноги подкашивались от усталости, она порой подолгу не могла заснуть, глядя на таинственные небесные светила, заглядывавшие в открытый дымоход сурта. Именно оттуда, с неба, чудилось, и смотрел на нее, склоняясь, Джэсэгэй, величественный и заботливый…
Сразу после смерти мужа Ожулун, как подрубленное дерево, начала сохнуть, что называется, на корню. Ничего не ела, ни с кем не разговаривала, – Сачихал говорила ей прямо в глаза, что на нее страшно смотреть. Тогда Высокие Божества вновь дали знать о своем присутствии. До сих пор она не может разобрать, во сне ли то происходило, наяву ли? Ночью в звездном небе появился светлый лик того самого седовласого старца, который когда-то вложил ее руку в руку Джэсэгэя. Оглушительным голосом старик прокричал ей:
– Женщина!.. Не смей поддаваться унынию! Не жалей Джэсэгэя, а радуйся за него: он выполнил земное предназначение и взят Богами выполнять более высокую задачу. Ныне он уже вошел в сонм Богов! Ты также несешь в себе надежду Богов! Не сходи с пути, который был предначертан для тебя задолго до твоего рождения! Когда свою земную ношу ты донесешь до цели, твой Джэсэгэй придет за тобой – если ты не сойдешь и не собьешься с пути. Пойми это!
Она поняла: самый близкий для нее человек не исчез, погребенный в землю, а где-то существует, наверняка видит каждый ее шаг и знает помыслы, и вернется, когда придет время, чтобы забрать, и тогда уж они всегда будут вместе.
Иссушающая тоска оставила сердце, силы не только вернулись, но, кажется, возросли троекратно. Во что бы то ни стало она должна вырастить детей достойными их отца.
Если прежде Ожулун ревниво относилась к Сачихал, то со временем все более стала жалеть, что они не взяли третью женщину– об этом должна была позаботиться она, жена-хотун. Было бы сейчас больше детей, которые потом смогли бы прочнее скрепить род и с Божьей помощью объединить вокруг себя все племя монголов. Боги надоумили взять детей-сирот на воспитание, расширить новое поколение рода.
