И с этой утешительной мыслью граф Чедвик решительно направился вниз, чтобы увидеть, как в его гостиной у камина восседает одетый по последней моде мужчина. Эту самоуверенную манеру держаться он узнал тотчас же.
«Нет, только не это!» – было его первой мыслью, идущей от инстинкта, и он вспомнил, что Джо спит наверху. Дункан встал в дверях, чтобы не дать ему пройти.
– Какого черта ты тут делаешь?
Брат Финн обернул к нему лицо, янтарного цвета глаза весело блеснули.
– Я дома, Дункан. И назад не вернусь. – Он усмехнулся. – Боже, как я рад тебя видеть.
В ту ночь Марше снился долгий, подробный до мелочей сон. Она стояла в дверях школы, смотря на мрачный экипаж, который готовился увезти ее прочь. Кто-то толкнул ее в спину, и она не оглядываясь подошла к наемному экипажу, рывком распахнула дверцу и забралась внутрь. Опустилась без сил прямо на пол, придавив собой саквояж.
– Поезжайте! – крикнула она кучеру, давясь рыданиями. – Поезжайте, прошу вас!
– Но куда, мисс? – крикнул возница в ответ.
Целую минуту она не знала, что ответить. Потом поняла, что выбора-то у нее нет.
– В Лондон, – тихо сказала она. – На Гросвенор-сквер.
Сон продолжался, и карета тронулась. Марша не пожелала оглянуться. И не захотела думать о том, что мир снова разверзся у нее под ногами.
Она вернется к людям, в места, которых избегала, насколько возможно, с тех пор как потеряла целомудрие – и гордость – ради Финниана Латтимора.
Она вернется домой.
Домой, в Брэди-Хаус.
На следующее утро, открыв глаза, она поняла, что уже здесь. Это был удар.
Мать отослала горничную, которая сопровождала ее в поездке, назад в Суррей в карете, которая привезла их в Лондон. И распорядилась положить на стул возле постели Марши одно из платьев Дженис. Новая горничная – с милым личиком, по имени Кэрри – помогла ей подготовиться к предстоящему дню.
На туалетном столике стояла ваза с пионами да лежал томик сонетов Шекспира – должно быть, мама решила, что поэзия ее утешит.
Но все это лишь напомнило Марше о травах и длинных тонких цветочных стеблях в разномастных вазах, которые украшали каждое свободное место в ее кабинете в Оук-Холле. А еще о рисунках и стихотворениях – от самых простых, работы младших учениц, до более искусных, от девочек постарше. Ими были увешаны все стены.
Ах, Боже, что за ужасный день выдался вчера! Но, когда Кэрри укладывала ее волосы, Марша вдруг поняла, что совсем не печалится. Ее настроение можно было сравнить с гобеленом в ярко-красных тонах, который украшал стену холла сразу за дверьми ее спальни.
Чувства буквально кипели в ней.
Как там ее девочки? И учителя? Разумеется, преподавательский состав под руководством Деборы сумеет удержать на плаву огромный корабль, какая бы ни случилась буря. Но она и представить себе не могла, что этой бурей станет ее увольнение.
Что, если она им понадобится? На сегодня назначено собрание. Должны прибыть родители девочек, которые, вероятно, поступят к ним учиться. Что, если кто-нибудь из младших девочек разрыдается на середине концертной программы из-за того, что с ними нет Марши?
Всю прошлую неделю она по полчаса каждый день ходила с младшенькими по сцене, чтобы не забыли, как правильно делать реверанс.
Кто знает, что творится в Оук-Холле в эту самую минуту?
В эту самую минуту одно Марша знала наверняка. Когда-то она уже пережила самую страшную бурю в своей жизни и знала: с той, что бушевала в ней сегодня, следует справиться по-другому. Она не станет вести себя подобно жертве. Не станет тратить время на то, чтобы сидеть и жалеть себя. Она будет сражаться, чтобы вновь занять свой пост, но на пути к цели ей следует быть осторожной.
