По звёздам прямо не ходят. Части 1, 2 - страница 6
Ели искренне ненавидел себя, а Лёли пытался переубедить его и перебороть эту ненависть в нём своим искренним восхищением, восторгом, обожанием и благоговением. И сам не заметил, как они договорились до пляжа и пальм и как Ели начал рассказ о музыке и запахе зелёных апельсинов, и случилась ночь. Первая среди многих ночей и дней, про которые не рассказывают внукам и детям. Лёли не считал, что они делают что-то предосудительное, но Духу почему-то всё равно об этом не рассказывал, хотя был уверен, что тот всё знал, что Ели ему рассказал. Как и Рожди всё рассказал Ели про их дружбу на окне и не только. Но всё это не имело никакого значения, просто вот такая любовь.
Лели распускался как цветок, это чувство так его переполняло. «Я люблю мужчину. В очень странных обстоятельствах. Эта любовь похожа на мою любимую музыку фаду и слово «саудади». Он сам как музыка, от которой душа поёт, сердце распускается пламенеющими лепестками, за спиной вырастают крылья, а в глазах и уголках гул играет самая нежная из всех улыбок. Я впервые настоящий я, самая подлинная из всех версий, настоящая, не пытающая казаться, а хотящая просто быть и любить. Люблю твоё тело, твой разум и твою душу. Непереносимо тебя люблю. Не бояться доверять. Безоговорочно и без сомнений. Наверное, впервые в жизни. Быть счастливым от того, что счастлив он, и страдать, когда ему плохо. И хотеть жизнь отдать за него. Потому что веришь, что он лучший и что он сможет изменить этот мир к лучшему».
Они с Ели гуляли и готовили, весь мир Лёли был там. С ним. За стеклом. Всё другое перестало существовать. Балет, музыка, немецкий язык, который учил Ели, спектакли, искусство, литература, рецепты, готовка, вся Елина каждодневная жизнь. И нужность. Его, Лёлина, Ели нужность. Стоило чуть задержаться, Ели уже нетерпеливо постукивал в стекло и вопил: «Ну ты где?» (это из рассказа про кота, который «Тятя, а ты де был? А я лишался!») Я всё посчитал, ты должен был вернуться семь минут назад, от остановки до дома шесть, ну хорошо, семь с половиной минут, ещё три минуты на вымыть руки и переодеться, и уже две минуты как ты должен сидеть тут. А тебя нет! И шарф мне не сфотографировал и не прислал, а значит, опять гулял и его не надел!»
Когда Ели было плохо, он просил Лёли, чтобы тот рассказал ему сказку, забрал в их шарик, где был маленький белый домик, на берегу океана, с синей дверью и белыми кружевными занавесочками на окнах. «Только не дари им никому тюльпаны. Не дари ни один тюльпан» (1).
Так они и жили. Дух Рождества вечно витал где-то по своим проектам, залам и делам. Иногда весело и разбойно вносился и устраивал пирушечно-безалкогольный кавардак, после которого Ели всё прибирал и оттирал белой тряпочкой, а Лёли,веселясь, наблюдал за этим, сидя за стеклом.
А потом Лёли не заметил когда и не знал, почему и как счастье кончилось. «Он думал, что дальше просто»(2), но он не спасся от самоубийства, хотя бродить по шляхам жёлтым и длинным стал, ой как стал.
Если бы Лёли только знал, как быстро Рожди уйд`т и всё закончится, он впитывал и вбирал бы каждой клеточкой, записывал каждое слово, чтобы бережно хранить и ничего не забыть, но Лёли просто растворился и беззаботно был и плыл в этом безбрежном всеокутывающем его счастье.
Лёли тогда уже полностью попал под власть Ели, и не сразу заметил, как Дух молчал, тосковал и скучал, краски вокруг и карие лукавые глаза его тускнели, и однажды он, попрощавшись, исчез. Ушёл. Дух не может жить в нехватке и нужде, он теряет свои крылья и способность летать, он теряет самую свою суть. Тогда Лёли этого не понимал.