Соланж прошибло ознобом.
Она и хотела бы, но не могла отвести от ужасного зрелища глаз.
Почему ЭТО здесь?
Что оно значит?
Подспудно ответ она знала, но надеялась, что ошибается.
– Перевертыши, – между прочим кинул Шекспир, заметив, куда она смотрит. – Говорят, провинившимся перед смертью снимают браслеты и дают обратиться, испытать один-единственный раз, каково это, быть собой, понимаешь? Слышал, для них это пытка... – Говоривший с тоской поглядел на мертвые головы. – А потом их казнят. Прямо так, как бы давая понять, что перевертыши – нелюди. Заставляют поверить, что они просто звери, не способные ни к чему человеческому...
– Ты как будто сочувствуешь им? – сухим горлом сглотнула Соланж.
Шекспир не сразу, но произнес:
– Я хорошо понимаю, каково это, сдерживать свою суть. – Его пальцы в пятнах чернил пробежались по вьющимся волосам. – Каждый день притворяться кем-то другим... кем-то менее значимым. Кем-то... – он попытался подобрать верное слово, но не сумел. Вопрос был болезненным для него, и Уильям разволновался. Продолжил, глядя девушке прямо в глаза: – Люди боятся того, что не могут понять. А никто до сих пор толком не знает, откуда пришли перевертыши... Их человеческий разум, облеченный в звериную мощь, ужасает их. Заставляет бояться. И если пугающее убить, страх притупляется, понимаешь? Вот почему эти головы здесь, они дают лондонцам ложное ощущение власти, способность справиться с непонятным, пугающим. Дарят мнимое ощущение безопасности.
– Да ты поэт, – прошептала Соланж без тени усмешки.
Еще никто никогда так долго не говорил с ней о перевертышах, да еще такими словами.
Уильям снова провел по волосам, явно смущенный сказанным ей, к счастью, спасла его от неловкости загруженная телега, напиравшая на Соланж. Вот-вот подмяла бы девушку под себя…
– Эй, осторожней! – крикнул Шекспир, оттягивая спутницу в сторону, но возница даже не оглянулся.
Еще бы, Лондонский мост – не то место, где глазеют по сторонам, этот мост похож на туннель с нависающими над рекой и мостовой двумя сотнями лавок до семи этажей в высоту. И если у вас имеются лишние деньги, пересечь его лучше на маленькой лодке по Темзе, чем опасаться быть раздавленным заживо или ограбленным в этой жуткой клоаке.
– Молодой человек, не желаете прикупить... капельку бересклета? – зашелестело в ухо Соланж приторным голоском.
Стремительно оглянувшись, она разглядела высокого незнакомца в грязном плаще, тот улыбался, глядя ей прямо в глаза, и, чуть приоткрыв одну его полу, демонстрировал с десяток флаконов с настойками бересклета.
У Соланж сердце толкнулось о ребра: откуда он знает, что она перевертыш?
На ней нет браслета, а значит, формально она – человек.
Или она, экономя, слишком мало приняла капель с утра, и глаза ее пожелтели?
Боже мой! Она почти зажмурила веки, выдавая себя с головой, но опомнилась, когда её спутник сказал:
– Убирайся, пройдоха: нам твой товар ни к чему. Разве не видишь, мы – люди?
– Так ли? – Неестественно широко растянулся огромный, будто гуттаперчевый рот, а глаза указали на головы.
И Соланж сразу же догадалась, что торговец подпольным товаром просто-напросто выискивает в толпе тех прохожих, что дольше прочих глазеют на мертвые головы, выдавая тем самым, как он полагает, свою принадлежность к несчастным изгоям.
Что ж, впредь она будет умнее! Но сам факт, что купить бересклет можно подпольно, не обращаясь к королевским аптекарям, порадовал несказанно. У нее остался последний флакон, да и тот на исходе, а щеголять желтой радужкой ей теперь небезопасно: если стража заметит цвет глаз – решит проверить браслет.
