– Что «только»?
– Очень уж отец в последние дни был странный, – признался Гаврош. – Нет, вы меня поймите, отец, конечно, всегда был странный. Но когда к человеку привыкаешь, поневоле заметишь, если его что-то тревожит.
– А твоего отца, выходит, что-то тревожило?
Гаврош кивнул, и Мариша заметила, что у него зуб на зуб не попадает.
– Да ты совсем замерз! – воскликнула она. – И шапки у тебя нет!
– Что я, девчонка, что ли, чтобы в шапке париться!
– Париться! Горе ты луковое! Вот схватишь сейчас менингит, будешь знать, как без шапки ходить!
Гаврош внезапно улыбнулся непослушными бледными губами:
– Вы сейчас совсем, как моя бабушка. Она тоже меня вечно ругала, если я зимой на улицу без шапки выскакивал.
Вот уже второй парень за сегодняшний день говорит ей о том, что она напоминает маму, а теперь вот и бабушку. Что это? Знак свыше? Знак того, что у Мариши родится мальчик? Или того, что она стареет? Ох, последнего не хотелось бы!
Мариша схватила Гавроша и потащила его к своей машине, приговаривая по пути:
– И правильно тебя твоя бабушка ругала! Святая женщина. А вот ты – дурак, что ее не слушался!
– Да, я дурак, – признался Гаврош, топая за Маришей. – И бабушка у меня святая. Между прочим, она меня уговаривала к отцу не соваться. А я вот не послушал ее. Не знал бы его и спокойней бы сейчас спал!
Включив печку и немного отогревшись в машине, Мариша потянулась за термосом. Когда она заливала сюда кофе? Кажется, это было уже пару дней назад. Но там еще должно было оставаться на два глотка. Однако, к удивлению Мариши, кофе в термосе не было. Но зато там был чай, и его было очень много! Почти целый термос горячего и сладкого чая.
– О! – обрадовался Гаврош, втянув носом аромат, поднимающийся от напитка. – Чай! Да еще с мятой! Люблю с мятой!
Чай? С мятой? Мариша в жизни не пила чай с мятой. Не любила этот вкус, поэтому никогда и не заваривала себе эту траву. И чай в термосе она не держала. Кофе – да. Кофе у нее был в термосе всегда. А вот чай – никогда.
И как получилось, что он очутился в ее термосе? И не просто в термосе, в а термосе, который всегда находился в ее машине?! Выходит, свистопляска с «барабашкой» продолжается? Ему стало тесно у нее в квартире, и он решил порезвиться также и у нее в машине? Заварить ей чайку с мятой? Ерунда какая-то!
Между тем Гаврош, не подозревая о терзающих Маришу сомнениях, с удовольствием выпил целую чашку горячего чая, порозовел, отогрелся и окончательно расположился в пользу Мариши. Он даже извинился перед ней.
– Вы меня простите за то, что я вас прогнать из квартиры отца хотел. Ну, там…
– Да что там! Проехали и забыли! Я все понимаю!
– Я хотел этим придуркам раскрыть тайну, кто я есть на самом деле.
– Понимаю.
– А потом подумал, а зачем им знать правду? Что это изменит? Отца все равно уже не вернешь. Пусть будет так, как он хотел. Пусть никто из них про меня так и не узнает.
– Ну, вот твой отец и добился своего. Он умер в ореоле славы величайшего гей-любовника нашего города.
Гаврош не ответил. Он смотрел в окно на опустевший двор, где еще совсем недавно лежало тело его отца. Снежинки падали уже одним сплошным белым покрывалом, окончательно уничтожая все следы и делая землю, машины, деревья и кусты равномерно белыми и пушистыми.
Чтобы отвлечь парня от тягостных мыслей, в которые он явно погрузился, Мариша спросила:
– А почему тебя так странно зовут? Гаврош?
