Почему мы любим. Природа и химия романтической любви - страница 11

Лично мне это стремление к сексуальной исключительности кажется наиболее интересным признаком романтической страсти. Вероятно, в его основе лежат две важнейшие причины: во-первых, оно спасало мужчин «от рогов» и необходимости воспитывать чужих детей, а во-вторых, мешало женщинам связаться с соперником потенциального мужа и отца детей. Желание быть единственным у партнера позволяло нашим предкам сохранять свою ценную ДНК, поскольку все их время и энергия уходили на ухаживания за объектом любви.

Однако вместе с желанием добиться от партнера верности к влюбленным приходит менее привлекательная спутница романтической страсти, которую Шекспир назвал «зеленоглазым чудовищем». Имя ей – ревность.

В своей книге, повествующей о правилах куртуазной любви, Андреас Капелланус писал: «Тот, кто не знает ревности, не способен к любви». Он называл ревность «кормилицей любви», полагая, что она подпитывает огонь чувств. (49)

Проницательный клирик вновь оказался прав. В каждом обществе, где антропологам доводилось изучать особенности романтической любви, ученые обнаружили у обоих полов сильнейшие проявления ревности. (50) Как наставляет нас мудрая китайская книга «И-Цзин», написанная больше трех тысячелетий назад, «крепкая связь возможна лишь между двумя. Там, где их становится трое, рождается ревность». (51) Духовная связь важнее физической.

Но и сексуальное влечение, и желание верности куда менее важны, чем стремление к духовной близости. Каждый любящий мечтает, чтобы объект его страсти звонил ему со словами: «Я тебя обожаю», дарил цветы и другие приятные подарки, приглашал на бейсбол или в театр, смеялся вместе с ним, заключал в объятия, словом, осыпал знаками внимания. А покинутый страстно стремится вернуть утраченное чувство. Эта болезненная тяга к единению душ куда сильнее обычного желания получить сексуальную разрядку. Недаром 75 % мужчин и 83 % женщин, участвовавших в моем опросе, заявили: «Знать, что ___ любит меня, для меня гораздо важнее, чем заниматься с ним/с ней сексом» (см. п. 50 приложения).

«Я узрел божество сильнее меня, которое, явившись, теперь уже будет править мной отныне и вовек. Любовь подчинила себе мою душу», – написал Данте в XIII столетии, описывая свою первую встречу с Беатриче. (52) Данте знал о могуществе романтической страсти. Ее сила таится в самой природе любви – зачастую она приходит нежданной, непрошенной и не поддается контролю.

Сколько влюбленных оказалось в тисках этой неодолимой силы?

Возможно, миллиарды.

«Нефритовая богиня», китайский роман XII в., так повествует о страсти Мейлан и Чанг По: «Чем сильнее старались они побороть разбуженную в их сердцах любовь, тем более она овладевала ими». (53) А в средневековой Франции Кретьен де Труа так описывал чувства Гвиневры к Ланселоту: «Любовь охватила ее вопреки ей самой». (54)

Однако понимание неодолимости любовного влечения свойственно не только литераторам с их богатым воображением. Вот что писал об одной из своих коллег руководитель одной американской компании, которому было уже за пятьдесят: «Я прихожу к выводу, что влечение к Эмили носит биологический, инстинктивный характер. Оно не поддается сознательному контролю и неподвластно логике. Оно правит мной. Я отчаянно пытаюсь бороться с ним, ограничить его власть надо мной, направить его в безопасное русло, отринуть его, радоваться ему и, черт возьми, заставить ее ответить взаимностью! И хотя я отлично понимаю, что у нас с Эмили нет ни единого шанса быть вместе, мысли о ней сводят меня с ума». (55)