– Не таскать же чемоданы на автобусе! – так он говорил и улыбался.
И всякий раз в другой половине дома было тихо и на дверях висел замок.
– Мы же говорили, что он тут не живет! – приговаривал Николай.
Что говорите? У соседей надо было спросить? Я вас умоляю… Нам же всего по двадцать пять лет было. Это тогда казалось, что мы взрослые… В каждом возрасте свои игрушки. Хотя на самом деле она, ИГРУШКА, всегда одна. Это наша иллюзия счастья. Только под разными обличиями. Мы натягиваем ее на реальность, как резиновую маску, и разукрашиваем по своему усмотрению. Но в какой-то момент она перестает налезать или попросту рвется… И тогда мы остаемся лицом к лицу с тем, от чего прятались всю свою жизнь. Наедине с самим собой.
А пока что оставьте свои советы при себе. Или посоветуйте их своему отражению в зеркале. Потому что мы покупаем свою собственную половину дома. Устанавливаем на тумбочку цветной телевизор. И я дарю на новоселье нашей семье видеомагнитофон! Все это наши взрослые погремушки. «Поиглушки», как говорил мой сын в три года.
За стеной по-прежнему тихо. И мы живем в эйфории целую неделю…
Пока…
Я смастерил антенну из ножек от стула, проволоки и банок из-под кока-колы. Мы смотрим телевизор. И это тоже эйфория…
Пока…
Мы берем видеокассеты в прокате. Мы смотрим классные фильмы. Мы купаемся в эйфории…
Пока…
Пока я не просыпаюсь от звука гармошки, которая играет прямо мне в ухо. Я вскакиваю на кровати. Рядом подскакивает моя жена.
– У нас кто-то на кухне играет на гармошке?
– Ты тоже это слышишь?
Это похоже на совместное помешательство от счастья, но на кухне точно играют «Выходила на берег Катюша…».
– Мне страшно! – жена прижимается ко мне.
– Про того, которого любила… – орет гармонь.
Сон окончательно покидает мое тело. Слуховые локаторы ориентируются в темноте. И я понимаю…
– Это за стенкой…
– Как за стенкой? Там же никто не живет… – шепчет Марина.
Сын ерзает рядом в кроватке. Сейчас проснется, и тогда не спать нам до самого утра. Будем плясать под эту «Катюшу» все вместе.
– Вот так! За стенкой. – Я подхожу вплотную к перегородке, чтобы окончательно убедиться в источнике веселья. Это действительно на той половине. Но слышимость такая, словно гармонист сидит на нашей постели. И наяривает по клавишам… Или чего там у этого адского инструмента.
– Сделай же что-нибудь!
Прогремела кода.
– Наливай, Семеновна! – прохрипел мужской голос.
– Дык, давно ужо!
– Тю… А че мы ентого… – еще один мужчина.
Так их там целая компания. Как минимум трое.
Сашка начинает кряхтеть. Надо действительно что-то делать.
Я напяливаю. спортивные штаны, куртку на голое тело и выхожу на улицу. Соседняя дверь раскрыта нараспашку. Оттуда валит пар. Или дым. Пожар? Я бегу. Миновав предбанник, оказываюсь в натопленной накуренной кухне и встречаюсь взглядом с небольшого роста мужичком с гармошкой в руках, в телогрейке и шапке-ушанке, с козьей ножкой в зубах и граненым стаканом в правой руке. Вся эта карикатура из журнала «Крокодил» 1968 года сидит на синем табурете.
– А вы хто? – спрашивает мужичок, моргая желтыми глазами.
Я осматриваю кухню. Шесть бесформенных тел, не включая музыканта, застыли в разнообразных вопросительных позах на четырех квадратных метрах. Босх в обнимку с Пикассо прослезились бы, глядя на такую натуру.
– Я оттуда… – показываю я на обои из пожелтевших газет.
– А! Соседушка! – радостно булькает маэстро. – Пить бушь? Семеновна, налей ему!
