Почти подруги - страница 19

– Вот глупость! – прошептала сзади Жукова.

Славик, не особенно понимая, что он делает, открыл дверь и высунулся из машины, затем вышел. Красный внедорожник затормозил метров через двадцать после столкновения, его владелец сидел, уронив голову на руль.

Тело упало на разделительную полосу между вторым и третьим рядами. В основном машины объезжали его, сбавляя скорость, но некоторые остановились.

Славик заметил, что ноги Вари, лежавшей ничком, босые. Одна синяя туфля валялась неподалеку, а другая, как он понял теперь, и была тем предметом, отлетевшим на тротуар.

– Не жилец, – произнес Саврасов.

Останавливая машины растопыренной пятерней (ехали они небыстро, видели: случилось что-то), Славик побежал к месту происшествия. На тротуаре уже скопились люди, кто-то по мобильному орал: «Скорая»? Тут женщину сшибли!..» Двое выбрались из машин, подошли к телу и стояли, потерянно перетаптываясь, кто-то из окна автомобиля крикнул: «Надо проверить, жива ли!»

У Славика зазвонил телефон в кармане. Автоматически он поднес трубку к уху.

– Она жива? Да говори скорей, она жива? – дрогнувшим голосом спросила Жукова.

Славик посмотрел на тело, замершее в изломанной, неправильной позе.

– Вряд ли.

– Останься, скажешь полиции, кто она, что ты ее вез с «Мосфильма» в офис.

Славик оглянулся: их машина была пуста, Жукова ушла оттуда.

– Скажешь, что высадил меня у Кутузовской, возле торгового центра. Ясно? – продолжала начальница. Голос у нее был неровный, похоже, она говорила на ходу, чуть ли не на бегу.

– Хорошо.

– Я вышла раньше, понял? А дальше ты ехал в офис, и тут она попросила высадить.

– Хорошо, – тупо повторил Славик.

– Я просто не хочу, чтобы мое имя где-то трепали, – торопливо говорила Жукова. – Славик, ты всё понял? Не подведи меня! Понял?

– Хорошо, – кивнул Саврасов. – Да-да!

Он словно только-только начал отходить от заморозки.

– Я позже позвоню, – бросила Катерина и отключилась.

Кажется, будто она в третьем павильоне провела уже месяц. А на самом деле Аля работала здесь пятый день. В фанерной декорации, изображавшей подпольную операционную, – черт-те что: простреленная простыня свисает с каталки, на полу лужицы крови, брошенные зажимы и ленты бинтов. В это безобразие вползает запах харчо и жареных котлет – обед для съемочной группы! В углу вечно темного громадного павильона звенят крышками кастрюль две тетки, резво накладывают в пластиковые тарелки первое и второе, к ним выстроилась змеей очередь, а сверху льет на всех белый июньский свет луна софита. В общей очереди – актеры и реквизиторы, водители и гримеры. Аля, уже с харчами, смотрит со стороны на своих почти-коллег, милых, милых.

– Будь другом, сбегай к реквизиторам за стреляными гильзами, – рядом остановился Володька, щетинистый администратор.

– Угмщас, – промычала Альбина, дожевывая свою котлету и отставив тарелку.

– Не спеши так на амбразуру, – он устроился со своим харчо рядом.

Она здесь была младшим помощником за все, универсальным подай-принеси. Дело в том, что Татьяна Углова (худая, со взъерошенной стрижкой сорокалетняя дама с закатанными, как для столярных работ, рукавами рубашки) в конце прослушивания сказала ей только: «Спасибо». Даже не добавила неизменное: «Мы вам позвоним». Хотя Аля знала, что не облажалась. В сцене, где некая девушка Маша спорила со своим возлюбленным, было что играть, и Аля вывела на сцену весь свой спектр реакций: нежно касалась струн, отделяла паузу перкуссией, поднимала жалобную флейту, переходила в секунду от изумления к гневу, к смущению добавляла проглядывающую подкладку гордости… И все это – пиано и пианиссимо, не пережимая – не для зрителей из пятнадцатого ряда, а для того, кто совсем рядом, по ту сторону экрана с крупным планом. Аля знала, что была хороша, но в итоге ей даже позвонить не обещали.