На другой день Нюрка с братом уехала в пионерский лагерь на работу. Душа её разрывалась от тоски и горя. Она, наконец, осознала, что помогая Кириллу отыскать мать, она своими руками может лишить себя, своего любимого.
Нюрка не была красавицей. Внешность её ещё не совсем сформировалась. Рослая белобрысая девчонка с тонкими косичками, завязанными колечками за ушами. Курносая, круглолицая, с серыми глазами под светлыми бровями. Улыбка, правда, у неё была добрая и зубки ровные и белые. Косметикой в то время девочки её возраста не пользовались совсем, да и косметики – то тогда не было никакой, кроме помады, чёрного карандаша для бровей и пудры грубого помола в картонной коробочке. Нюрка размышляла:
– Аделаида Петровна! Ну и имечко! Да ещё депутат горсовета. Кирюша-то слепой и не видит, что я такая нескладная и некрасивая, а мать у него зрячая, вряд ли я ей понравлюсь. Не пара я ему. Увезёт она от меня моего любимого Кирюшеньку, и не увижу я его больше никогда.
И она, безутешная, заливалась слезами, не видя выхода из этого тупика.
Вожатая Ася, двадцатипятилетняя студентка пединститута, видя её состояние, разговорила Нюрку, и та всё ей рассказала.
– Ну, и чего же ты, так убиваешься, глупенькая. Ты же не видела его мать, может всё будет хорошо. И потом, ты же не знаешь, любит ли тебя Кирилл! Он же тебе не говорил об этом? Скорее всего, он относится к тебе не как к невесте, а как к молоденькой девчушке – тебе только 16, а ему 26. Тебе надо ещё учиться, а ему лечиться. А, может, у него есть жена или невеста, кто знает?
– Про невесту не знаю, а жены точно нет – Кирюша говорил только о матери.
– Успокойся, Нюра. Вот будет пересменка, и съездишь на денёк в город на продуктовой машине, повидаешься с Кириллом.
Этот разговор немного успокоил Нюрку, и она стала ждать окончания первой смены, чтобы во время перерыва между сменами съездить домой, повидать маму и Кирилла. Наконец, это время пришло. Нюрка приехала в город.
Мама, увидев её, тревожно спросила:
– Что с тобой, доченька, случилось чего? Ты такая взбудораженная! А я-то тебя и не ждала.
– Да нет, мама, всё в порядке – Колька здоров, хлеб ест за двоих, подрос, загорел – и она посмотрела на мать, а та разглядела в глазах дочери не высказанный вопрос, и сказала:
– С твоим подопечным всё нормально. Приезжала его мать, фифа в шляпке. Вела себя, как прокурор на суде. Хотела забрать Кирюшу, да врач отсоветовал. Сказал, что курс лечения не окончен, и везти больного сейчас нельзя, может случиться осложнение. Обещал, что сообщит ей, когда можно будет Кирюшу забрать. А мать его на всех смотрела свысока, не приведи, Господь, такую свекровку – живьём съест, если вообще до ЗАГСа допустит. Она для своего чада «прынцессу» найдёт. Так что, доченька, «не с нашим свиным рылом, да в калашный ряд». Руби дерево по плечу, а то надорвёшься. Тебе ли горевать! Когда у тебя вся жизнь впереди!
Нюрка ничего не ответила, но с облегчением вздохнула – Кирюша ещё здесь, и уедет не скоро, хоть и поняла, что её опасения относительно его матери – были не напрасны. Наскоро перекусив, она помчалась в госпиталь. Тихо подойдя к кровати, она стояла, и, молча смотрела на Кирилла:
– Какой же он красивый! Мне всё в нём нравится, как же я буду жить без него! – Нюрка не замечала, что он худой, наголо стриженный, в застиранной, и слишком широкой для него, пижаме. Правда, есть люди, на которых и телогрейка смотрится, как смокинг. Кирилл почувствовал присутствие Нюрки по её взволнованному дыханию:
