Велибор слушал с восхищением, он посмотрел вдаль, пытался угадать там очертания летней сцены, чтобы глубже погрузиться в мою фантазию.
– Я нашел нескольких прекрасных актеров, – продолжал я, – но у меня нет пьесы! Я не хочу ставить то, что уже было поставлено. Мне нужна новая, никем не тронутая суть! Мне нужны новые герои, новые слова, новые истины!
– Вы хотите, чтобы я написал вам пьесу? – неуверенно спросил Велибор.
– Еще я бы очень хотел, чтобы ты успел до того, как она уедет, – ответил я с проскользнувшей робостью.
– Кто она?
– У нее уже есть билет в один конец, – я стал говорить тише, словно посвящая его в свою тайну, – очень далеко, в те края, где стройные пальмы мерно покачиваются на ветру, где безбрежный океан шепчет свои молитвы, где всё кажется таким сказочным и волшебным, что у попавшего туда память тут же засыпает крепким сном… Но я так хочу, чтобы, засыпая, она пожелала бы вновь проснуться! Вот так!
Велибор неожиданно для себя понял, что тронут моими откровениями.
– Вам нужна пьеса? – вновь спросил он. – И как мне ее вам передать?
– Через два месяца я должен буду стоять на этой сцене и возвещать о новом витке своей карьеры, которым станет эта постановка!
– Хорошо, но вы, должно быть, захотите ознакомиться с предварительным вариантом пьесы?
– Пожалуй, – спокойно согласился я. – Буду на берегу Скадарского озера, в километре к западу от форта Лесендро, через три недели, в это же время. Форт будет виден вот с этого ракурса.
Я извлек из кармана фото.
– Я не знаю, сколько сейчас времени, – заметил Велибор, внимательно изучая снимок, – и какой сейчас день…
– Я тоже не знаю, – мне стало смешно, – но я думаю, что это не помешает нам встретиться.
Я, так и не обернувшись, в знак прощания поднял вверх руку в черной перчатке и начал отдаляться. Велибор тоже поднял руку, но спешно опустил ее, подумав, что я не увижу этого жеста.
– До встречи, добрый волшебник, – тихо сказал он.
С этого момента ни одна мысль больше не тревожила Велибора. Осознание того, что в нем кто-то нуждается, заглушило все. Он шел, не чувствуя ног, ничего не видя и не слыша вокруг.
Уже совсем повечерело. Силуэты людей, спешащих по домам, размыто мерцали на потемневших стенах домов; длинные, искаженные светом фонарей тени расползались в разные стороны.
* * *
Придя домой, Велибор трясущимися руками вытащил из ящика стола свой блокнот.
Стул был придвинут к шкафу, где он еще утром проводил поиски чего-то необходимого, что, по его предположению, таилось на верхних полках. Велибор решил не тратить время на то, чтобы возвращать стул на его привычно место, он согнулся над столом, упершись в него локтями.
Руки ломило от непривычного положения, ноги подкашивались, но он, не обращая внимания на претензии собственного тела, продолжал быстро писать.
Зашифрованные пазлы его безумной фантазии чернильными разводами оставались на желтоватых, подкопченных временем листках.
* * *
Утром Велибор лежал в постели и смотрел в потолок. Веки его были припухшими, на лбу обозначилась тонкая морщина. Должно быть, он полночи истратил на то, чтобы набросать хотя бы план.
Прогнав остатки сна, Велибор обнаружил, что неистовый душевный подъем остался в минувшем дне, и не мог понять, почему не удалось удержать его.
«Три недели – это не так много», – стало первой мыслью, посетившей Велибора. Медленно поднялся с кровати и первым делом подошел к письменному столу, где, подобно пасьянсу, были разложены несколько листков, выдранных из блокнота. Они были с неровными краями, исписанные, смятые, разорванные, видимо, оттого, что Велибор прилагал чрезмерно много усилий, нажимая на ручку. Поверхность стола была повреждена, на ней виднелись вмятины и синие размытые пятна чернил.
