Под мраморным небом - страница 21

Аурангзебу нравилось сводить на нет плоды моих трудов. Если я заручалась поддержкой кого-то из влиятельных людей, обращала его в опору, на которой мы могли что-то строить, Аурангзеб действовал как ветер, незаметно раскачивая колонну, выдувая из-под нее почву. Обычно я лишь по прошествии нескольких месяцев узнавала, что колонна рухнула.

К моему неудовольствию, Дара почти не проявлял интереса к государственным делам. Любимый сын отца и, соответственно, его вероятный преемник, он почитал искусство. Отец тоже благоволил к поэтам, художникам, архитекторам и ученым, однако он понимал, что такие люди только улучшают качество нашей жизни, но для империи не являются хлебом насущным.

Когда я первый раз в разговоре с Дарой подняла вопрос о его недостатках, он отмахнулся от моих слов – обратил на них не больше внимания, чем на грязь у себя под ногами. День клонился к вечеру, и мы, кончив заниматься и молиться, удалились в один из самых больших садов Красного форта.

Лучшие из наших садов были призваны служить нам напоминанием о том, что ждет нас впереди, если мы будем жить в добродетели, что райский сад всегда в цвету и неизменно восхитителен. Убежище, в котором мы сейчас находились, называлось Шалимар-Багх – Обитель любви. В узких каналах, проложенных между манговыми и гранатовыми деревьями и финиковыми пальмами, струилась вода, стекавшая в квадратные пруды, где били фонтаны. Все в саду имело геометрическую форму. Растения и водоемы образовывали восьмиугольники, кубы и даже треугольники.

В дальнем конце сада Исмаил, старый крестьянин, которого спасла мама, подрезал розовые кусты. Сад, и без того прекрасный, с приходом Исмаила заиграл более яркими красками. Он работал здесь с рассвета до наступления темноты, не оставляя своим вниманием ни одно растение.

Я сидела рядом с Дарой на покрытом травой квадратном газоне между несколькими каналами. Это был чудесный тенистый уголок, где воздух полнился благоуханием. На Даре были алая туника и белый тюрбан. Он пытался отращивать бороду, и на его подбородке курчавилось несколько темных волосков. Я была в желтой юбке и сорочке, поверх которых накинула длинный халат из полупрозрачного синего шелка. На голове у меня было закреплено бирюзовое покрывало с изысканным рисунком – изображением белых журавлей. Мы носили покрывало не так, как персиянки носят чадру: мое покрывало ниспадало на спину, закрывая волосы, а не лицо.

Между мной и братом стояло блюдо с виноградом. Я сорвала с грозди одну ягодку и сказала:

– Ты так и не рассказал мне, что произошло между тобой и Ладли.

– Что?

– Когда она к тебе подошла.

– Подошла ко мне?

– Тогда, на реке. – Мой начитанный брат порой испытывал мое терпение. В то время как мой разум бежал, его – плелся.

– Ты тратишь еще меньше слов, чем мама. Обязательно быть столь прямолинейной?

Я пожала плечами и сорвала еще ягодку:

– Я могу быть вкрадчива, как кошка.

– Разве Ладли тебе не рассказала?

– Не все.

– Что же она рассказала?

– Что ты спрашивал ее об убеждениях, о кастовой системе.

Дара хотел отмахнуться, но потом со вздохом уронил руки. На мой взгляд, он был слишком серьезен для своего возраста. Впрочем, мои друзья считали, что я тоже серьезна не по годам.

– Хоть мои взгляды и не типичны для мусульман, – наконец сказал он, – я нахожу индуизм чудесной религией. Мне нравятся их боги, их карма. Но я не согласен с убеждениями индусов относительно их кастовой системы. С какой стати человек, у которого более светлая кожа по сравнению с остальными, должен стоять выше них? Или почему торговец достоин большего уважения, чем крестьянин?