Под мраморным небом - страница 9

Собираясь последовать за родителями, я заметила, что Аурангзеб смотрит на меня. От его взгляда мне стало неловко. Интересно, что я сделала не так?

Вечером того же дня я лежала на тигровой шкуре и смотрела на Ямуну. Надо мной шуршал тяжелый свод парусинового шатра, который наши слуги установили неподалеку от берега реки. Крепкие бамбуковые шесты поддерживали крышу алой конструкции, у которой не было стен. Невообразимо большой толстый ковер с узором в виде восхитительных роз обеспечивал комфорт всем, кто на нем отдыхал. Тут и там на ковре лежали меха, подушки и легкие шелковые одеяла.

Водя ладонью по тигровой шкуре, я недоумевала, как животное может быть одновременно столь прекрасным и столь пугающим. Рядом со мной в темных одеждах сидели мама и отец. Чуть поодаль под шерстяными одеялами спали мои сестренки-двойняшки. Я очень любила своих сестер, но мне редко случалось довольствоваться их обществом: малюток ревностно опекали кормилицы. Эти женщины ни с кем не делили свои обязанности и конечно же не нуждались в моей помощи.

Перед нами на другой половине шатра выступали танцоры и музыканты, на языке танца катхак[6] рассказывавшие нам известное предание о моем прапрадеде Хумаюне[7], спасшемся от орд афганских воинов. Это была горестная повесть: нанеся поражение нашему войску, афганцы затем начали безжалостно убивать всех подряд, в том числе детей, женщин и стариков. Согласно легенде, когда враги перебили императорскую стражу, один из приближенных императора дал ему наполненный водой бурдюк, с помощью которого тот благополучно переплыл Ганг. А годы спустя мой прапрадед вернулся и прогнал завоевателей.

Пятеро мужчин – оголенные по пояс, с испачканными кровью лицами – изображали афганцев. Еще один артист – в жемчужном ожерелье – прижимал к груди надутый лошадиный желудок в кожаном чехле. Под бой барабанов и звуки ситаров афганские воины гнали императора к широкой ленте голубого бархата.

Музыканты играли все быстрее. Танцоры, борясь с речным течением, размахивали руками и кружились как безумные, а Хумаюн плыл к противоположному берегу. Когда он наконец выбрался на берег, его преследователи упали, извиваясь на бархате, заворачиваясь в ткань, пока не исчезли под синими водами реки.

Мы громко захлопали. Катхак был популярным видом искусства, и подобные представления мы смотрели почти каждую неделю, но эти артисты считались одними из лучших в Агре. Отец оказал им большую честь: поднявшись с ковра, он дал их солисту, исполнявшему роль императора, несколько серебряных монет. Танцоры поблагодарили императора. Затем потные артисты скатали в рулон бархат и тихо покинули шатер.

Выступление танцоров мне очень понравилось, и, тем не менее, я с завистью поглядывала на своих братьев, находившихся на некотором удалении от нас. Мне тоже хотелось проводить время без присмотра старших. Дара сидел под величественным кипарисом. В руках у него был открытый Коран. В такие вечера он часто читал, хотя изучал он не только священную книгу ислама, но также индуистских богов и другие предметы. Отец, поклонник искусств, гордился тем, что у Дары столь разносторонние интересы. Часто отец и Дара вместе, лакомясь сладостями, рассуждали об архитектуре, поэзии и музыке.

Радостные крики вынудили меня отвести взгляд от Дары. Шах и Мурад – они всегда были вдвоем, так что казалось, будто им никто больше и не нужен, – вооружившись луками и стрелами, с берега реки охотились на карпа. Чуть дальше за ними, едва ли на расстоянии окрика, Аурангзеб, оседлавший своего серого жеребца, пускал его кругами. Пусть я подтрунивала над умением Аурангзеба играть в поло, зато наездник он был отличный, лучше, чем любой другой мальчишка его возраста. Конь повиновался его командам, хотя не далее как три месяца назад я своими глазами видела, как Аурангзеб нещадно бьет своего жеребца бамбуковым хлыстом.