– Прекрасно, Агриппина, прекрасно, – потер руки Фриц. – Последуем твоей аналогии. А как ты все эти вещи внесла в дом, кто тебе открывал, и почему ты не повесила ключи на место? Мы продвигаемся ко всеобщему началу. Откуда все началось? Что было, когда тебя не было? Или последуем методу психотерапии: что было бы, если ты все-таки вышла бы за дверь?
– Моя аналогия ни в одну, ни в другую сторону не простирается, иначе она теряет смысл.
– Вот! В этом вся соль. Смысл! А может – его нет? Может человек живет так, как животное в вольере, оно думает и немного догадывается, что за пределами что-то может быть, оно не способно открыть дверь, и ему стоит только ждать, пока его откроют и выведут.
– Да, Фриц, но суть в том, что человек умеет открывать как вовнутрь, так и наружу. И если он закрывается, то зачастую делает это добровольно, чтобы уберечься от внешнего мира. Но мы уже отходим от важного вопроса. Для чего искать смысл жизни, если иногда люди его и вовсе не находят, тогда они что – просто биологический материал или же они как-то влияют на мир? Мы привыкли видеть мир как большинство и меньшинство, мы так редко заглядываем людям в душу, а разговоры с ними носят такой поверхностный характер. Часто люди считают своим смыслом семью. А если у них нет семьи, нет корней, и их как одинокую веточку воткнули в землю, и она случайным ли образом проросла? А какие плоды она даст и даст ли вообще? Некоторые веточки сохнут и стоят сухостоем. Что мы делаем с ними? Обходим, доламываем, не обращаем внимания, понимаем, что нет смысла поливать. И снова нет смысла. Так и с этими одинокими людьми. Если у них ничего и никого нет, неужели у них нет себя?
– Не знаю, Агриппа. Это все очень сложно. Давай, родная, допивай свой кофе, и отправимся на прогулку. Сейчас на улице так легко дышится.
Расплатившись и одев свои пальта, они вышли. Воздух звенел и переливался оттенками охры – от бледно-желтого неба до буро-красных стен старинных зданий. Агриппина на несколько мгновений ослепла от этой вселенской красоты. Неужели в этом мире может быть одновременно так красиво, свежо и прозрачно, а вокруг тебя – легкий флер запахов засыпающей природы? Плавно выйдя из этого состояния, она взяла Фрица под руку, и они неспешно пошли в сторону видневшегося в конце улицы старинного парка.
Они молчали. Фриц был красив, и Агриппина чувствовала себя с ним очень приятно. Фриц, казалось, немного отошел от своих раздумий и сам растворился в осеннем воздухе. Будто волшебство витало вокруг них, залетая через ноздри и меняя в голове переключатели с грустных и тоскливых мыслей на мягкие и теплые воспоминания, родом из детства. Ибо что нас так может пленять во взрослом возрасте, как не случайно донесшийся знакомый запах топленой печи, пирогов, старых книг и фолиантов, дедовой бани, пропахшей дубовыми вениками?
Странно было вспоминать, что еще неделю назад падал тот пушистый снег, и вот природа вновь откинула жителей Оденбурга на месяц назад. Будто бы и не было того вечера и предрождественского ожидания.
Фриц резко оглянулся назад, будто его кто окликнул.
– Что такое? – Агриппина вырвалась из своего состояния. – Кого-то увидел?
– Да нет. Призраки прошлого…, – немного рассеяно и с нотой раздражения ответил Фриц и замолчал. – Показалось, что Элеонора окликнула. Показалось…
– Фриц, ты либо дурак, либо не веришь сам себе, – ее начинали раздражать упоминания об его бывшей супруге, особенно из-за того, что это прервало ее тонкую интуитивную связь с природой. – Сходи к психологу, напейся, познакомься в пабе с развязной ирландкой, сделай что-нибудь, чтоб хотя бы на людях ты не упоминал о ней.
