Под небом русского цвета. Не игра в города - страница 7



теневой менуэт на качающемся мосту,
всё, что я про тебя и меня не досочинила.
Очень страшно, что я всё это перерасту,
кроме сияния собственных глаз бесстыжих.
Завтра крепко обнимут четыре родных стены,
материнские руки, кошачьи девятистишья…
Почему Петербург обширней любой страны?
Я в нём знаю все переулки, подвалы, крыши,
церкви, шпили, кофейни.
Но тебе они не нужны.
2017

Потому что

А быть может, нужны – церкви, кофейни, шпили,
переулки, подвалы, крыши, мосты, дома.
Потому что взрывает штормом бездумность штиля.
Потому что и радость случается от ума,
от случайного смысла, отсутствия книжной пыли,
компромиссы на раз превращаются в компромат.
Пусть всё будет не так, как было не раз, не дважды
и не трижды. Пусть всё пойдёт не так,
не к чертям, не в раздел непрошенных и неважных,
непрочтённых и неотвеченных спам-атак.
Пусть всё будет как будет. Идёт как идёт. Не страшно,
даже в чём-то красиво: в небе летит чердак.
Потому что дорога ложится перед глазами
в трёхсотлетние неизвестные города.
Потому что мы оба летом готовим сани,
а телегу зимой. А осенью – поезда.
Потому что мы скрытые смыслы находим сами
даже там, где их нет и не было никогда.
2017

Шестнадцатый дом

Ей казалось, что можно состариться
прямо здесь и срастись с этим льдом.
Ударение-молния ставится
на старинный шестнадцатый дом.
Крест метафорой сумки с продуктами
оттянул ей плечо в сколиоз.
Ведьмы, девочка, были в роду твоём,
полюбуйся на пламя волос.
Нынче – грустным неправильным выдохом,
искажением букв непростых.
Хиромант отшатнулся от вывиха
линий жизни, что были – мосты,
стали – бог чертыхнётся, и взмолится
дьявол сам от таких новостей.
Ей уже не коснуться его лица
и костям не коснуться костей.
Заворачивать в арку сутулую
да раскладывать зелень и сыр,
видя, как вырастает из стула
семилетний не названный сын.
Не бывать ей уже верноподданной.
И любимой – тем более не.
Ключ в почтовый. Такси уже подано
в корвалольном немом полусне.
Будет с кем – и детей, и состариться,
и продукты – куда же без них,
входят крупные слёзы в состав лица,
а в рюкзак – пара-троечка книг.
Заживёт – не до свадьбы собачьей, но
где-то к осени шрам, побелев,
станет просто ответом в задачнике
школы жизни на этой Земле.
Ведьмы, девочка, против старения
с теми, кто темнотой по глазам
бил по собственным и прежде времени
отчего-то состарился сам.
Ей казалось, что мир есть безмолвие,
и казалось иначе потом.
Ни при чём здесь корявая молния
на треклятый шестнадцатый дом.
2017

Сгорал ноябрь

Сгорал ноябрь. И поднимался снег
с колен разбитых к звёздам и планетам,
скрывающимся в криогенном сне
от всех вопросов, жаждущих ответа.
И кто-то пел: «Гори, но не сгорай», —
и сердце останавливал по кругу.
А мы проговорили до утра,
забыв устать от голосов друг друга.
Закончилось. Вздохнуло. Началось.
Отложен суицид на послезавтра.
И чашу переполнившая злость
на этот мир – уже не мой соавтор.
Потеря и находка в ногу шли
и за руку пересекали финиш.
И с подожжённых краешков Земли
один мотив звучал в прямом эфире:
что суть пунктира – хитрости прямой,
проложенной подводно и воздушно.
Уйти из дома можно лишь домой,
как правило, по терниям и лужам.
Горел сентябрь. И мы горели в нём
на улице Отчаянного Жеста,
объятые чуть больше, чем огнём.
И был тот миг неистов и торжествен.
А утро, обратив водой вино,
очаровало лёгким разговором
и предпочло открытое окно
эстетике таблеток и конфорок.
Гори, октябрь, ноябрь, декабрь, январь,
февраль и март и далее по списку,