И если бы письма все к тебе долетели,
ты бы прочёл их утром в своей постели,
в свежезаваренный чай сухари макая,
и, может быть, даже вспомнил, кто я такая.
Я не займусь этим завтра и послезавтра.
Письмо начинается лишь после смерти автора.
Хоть располагает Северная Пальмира
мостами и крышами, я пока не планирую.
Душа бы давно взлетела, как шарик с гелием,
а есть ли она – пусть это решают гении.
Самоубийство не близко мне, как искусство,
где выдохлись и расстановка, и толк, и чувство.
Шквал писем летит по-прежнему к адресатам
маршрутом, что отправителями был задан.
Смотреться в Неву и мёрзнуть – моя профессия,
и верх мастерства – дожить до бедняцкой пенсии.
Любого, которого внутренне исковеркало,
Нева отразить умеет правдивей зеркала.
А я, как назло, жива. Ни одной царапины.
И папа мой мёртв, но живы привычки папины,
а наше с тобой – не знаю, мертво ли, живо ли,
когда все негласные истины стали лживыми.
С другими легко оказалось делиться травмами,
но дом не построить и чая не выпить с травами.
Сказали, что я при жизни себе как статуя.
Что крепко стою на ногах. Но на деле падаю.
Печаль по тебе ношу, говорят, как титулы.
Я видела человека в тебе, не идола.
Бывает, ударит мысль кулаком по морде:
«Не мне тебя хоронить в этом странном городе,
наполненном безработными и поэтами».
Я ничего не знаю страшнее этого.
2018
