Под сенью боярышника - страница 26

». Никто не знал почему, но как только началась Культурная революция, выделили именно его и обвинили в том, что он тайный агент на службе у националистов.Его заклеймили как землевладельца и сослали в трудовой лагерь. Проблема была в том, что ему не могли дать более одного ярлыка, поэтому приклеился тот, с которым труднее всего было жить, а секретный агент Чан-Кайши, активный контрреволюционер и бог весть что ещё, были недостаточно убедительны.

Даже малейшая ошибка с её стороны поэтому могла бы ввергнуть её в ещё большее несчастье. Эти мысли наполняли её раскаянием за свои действия. Она не могла разобраться, что нашло на неё, это было, как будто она приняла какое-то ворожейное зелье. Третий Старче сказал ей идти одной по горной дороге – и она пошла. Третий Старче сказал, что хочет подождать её в городе – и она позволила ему дождаться её. В конце концов, она позволила ему взять её за руку, позволила вести себя, позволила поцеловать. А хуже всего было то, что Линь видел, как он нёс её через реку. Что теперь? Беспокойство пожирало её. Как можно помешать Линю что-то сказать и, если он скажет, что делать? У неё не было сил даже думать о своих чувствах к Третьему Старче.

Несколько следующих дней Цзинцю провела на краю пропасти, тщательно обдумывая каждое слово, которое она обращала к Тётеньке и Линю, и пристально присматриваясь к Тётеньке в надежде обнаружить ранние свидетельства его предательства. Она поняла, что у Линя язык был с костями; он напоминал запечатанную тыкву. Её беспокоила Тётенька. Если ей суждено было услышать об этом, то она определённо даст ход делу. Цзинцю чувствовала себя пойманной в ловушку путами мыслей, по мере того как они кружились вокруг неё. Иногда взгляд Тётеньки говорил – я всё знаю! Но в иное время она молчала, как будто подозрения или дуновения сплетен её не трогали.

Третий Старче продолжал приходить в дом Тётеньки, но партия его переместилась на другой участок деревни, поэтому на обед он уже не приходил. Он часто приходил по вечерам, однако, всякий раз приносил еду. Дважды он приносил колбаски, которые покупал у местного крестьянина. Тётенька их готовила, разрезала на ломтики, а на гарнир тушила овощи. В один из таких вечеров Цзинцю обнаружила ломтик колбаски, спрятанный под рисом в её миске. Она была уверена, что Третий Старче, должно быть, подсунул его туда. Зная, как ей нравились колбаски, он хотел, чтобы она получила больше других.

Цзинцю не знала, что делать с этим лишним кусочком мяса. Её это просто обезоруживало. Мать, бывало, рассказывала предания старины глубокой, в которых любящие мужья в крестьянских семьях припрятывали мясо под рисом в мисках своих жён. У молодых жён не было никакого положения в новых семьях, и им приходилось постоянно уступать остальным во всём. Если на столе появлялось чтото вкусненькое, то молодая жена должна была ждать, когда первыми попробуют это родители мужа, потом муж, затем все дяди и тёти и, наконец, её собственные дети. К тому времени, когда очередь доходила до неё, оставались только овощи.

Мужья не осмеливались демонстрировать любовь к своим жёнам перед родителями. Поэтому если они хотели отдать своим любимым кусочек мяса, то приходилось идти на какие-то уловки. Мать поведала Цзинцю и способ, которым такая привилегированная молодая жена могла съесть спрятанное мясо: сначала украдкой она смешивала его с рисом, потом, поднеся край миски прямо к губам, извлекала этот кусочек из глубины миски, словно выкапывая туннель, делая вид, что просто сгребает рис. Спокойно она пережёвывала, запихивая остаток мяса назад в