– Вы внушаете мне, что мой ребенок совершил преступление, ему навязываете мысль, что придется идти в колонию для несовершеннолетних, ни я, ни он не спим ночами. А оказывается, все просто, нужно только опросить всех соседей? Разве вы не должны были это сделать в первую очередь? – спросила Ангелина в кабинете капитана, силясь увидеть хоть какие-то эмоции на его лице. – Пенсионеры – народ бдительный, некоторые из них видели и сына с другом, и этих взрослых парней.
Она рассказала о разговоре с соседями.
– Вот и хорошо, что так обернулось. А сыну вашему впредь наука – не связываться с кем ни попадя. Полезно ему было испугаться, подумать бессонными ночами.
– Но почему вы не расспросили соседей? – не могла взять в толк Ангелина. – Так бы и пустили все на самотек?
– Собирался это сделать, и сделал бы. Дел по горло, просто не дошли руки, – ответил милиционер.
Просто не дошли руки… На кону жизнь ее сына, а у него просто не дошли руки. Пришлось участковому, несмотря на его так сильно занятые руки, а возможно, и ноги, пройтись по округе и опросить всех ближайших соседей по всей форме, по протоколу. Все встало на свои места.
Тетка Дарья не собиралась прощать Кривулева, который шлялся без дела, в то время как ее сын служил в армии, а эта наглая рожа вероломно воспользовалась их былым гостеприимством.
Поскольку за тунеядцем числились еще и приводы в милицию за драки в состоянии алкогольного опьянения, его осудили на два года с выплатой ущерба. Подельник, который принимал непосредственное участие в краже, получил один год в детской колонии, ему было семнадцать. Тех, что оставались во дворе, Толю и Кольку, поставили на учет в детской комнате милиции. Мама выдохнула оттого, что дело хотя бы не закончилось для ее сына колонией для несовершеннолетних, но остались удушающие волнение и боязнь за сына. Те двое, избежавшие наказания, так и норовили снова затянуть Толю в теперь уже обновившуюся компанию. Оставалось очень много нешуточных опасностей на пути подростка в переходном возрасте, за которым, по сути, и приглядеть некому. Участковый предостерегал о том же. Перед Ангелиной встал нелегкий выбор: либо пустить все на самотек, либо отправить Толю учиться в интернат. Сердце сжималось от обоих вариантов, но та чудовищная ситуация, в которой оказался ее старший ребенок и которая чуть не сломала его жизнь, на одной чаше весов перевешивала жалость, угрызения из-за того, что придется отрывать его от дома, терзания о правильности ее решения – на другой.
Одинокой многодетной матери предложили неплохой интернат с полным пансионом. Дилемма никак не хотела разрешиться сама собой, нужно было брать на себя ответственность, тяжесть которой женщина физически ощущала на себе. Но в конце концов боязнь за старшего сына и сына подрастающего, который скоро тоже вступит в «опасный возраст», взял верх над эмоциями. Братьев отправили вместе в закрытую школу с проживанием, с твердым распорядком и дисциплиной, со множеством кружков по интересам и так далее, за тридцать километров от города, от беды подальше, от тлетворного влияния старших подростков, неадекватных алкашей в округе. Родные, разумеется, могли навещать своих детей в любое время, и сыновья будут приезжать домой на каникулы. Страдания и слезы перед расставанием лились рекой. Очень не хотел уезжать из дома, от мамы, от сестер Володя. Хоть он и обожал старшего брата и хотел быть на него во всем похожим, и ходил за ним хвостом, и Толя был для него и другом, и даже в какой-то мере заменял ему отца, но ехать все равно не хотелось.
