Те тотчас замолчали и выстроились в шеренгу, поставив свои копья на землю. Затем светловолосый воин приблизился к карете и слегка постучав в дверь тяжелым кулаком, произнес на плохом французском языке:
– Все хорошо, монсеньор. Дальше мы будем сопровождать вас.
– Все в порядке, – спокойно произнес Франсуа, повернувшись к Кристофу. – Я так полагаю, что дальше эти господа поедут с нами.
– Какого черта? Зачем? А куда денутся наши гвардейцы?
– Часть сопровождает нас только до границы, затем вернется известить графа, что мы ее достигли… А часть поедет с нами и дальше до самой Варшавы.
– Ясно. Никак не могу запомнить название этого проклятого города. Такое впечатление, что так называется Преисподняя. Хорошо, что хоть часть наших солдат будет нас сопровождать. Хочется слышать вокруг себя родную речь хоть иногда… Значит, теперь мы в Германии?
– Это владения Герцога Австрийского. Здесь нам практически ничего не грозит.
– Да? А почему?
– Ты же знаешь, что здешний герцог брат нашей королевы?
– Еще бы, ну конечно!
И удовлетворившись таким объяснением, Кристоф достал одну из бутылок, и, ловким ударом ладони отбив у нее горлышко, выпил несколько больших глотков и, привалившись на подушки, вскоре вновь захрапел, уже сквозь сон задумчиво пробормотав:
– Хоть напьюсь и высплюсь напоследок, после всех этих передряг.
В это время года сумерки сгущались быстро. Еще, казалось, совсем недавно солнце ослепительно золотило вершины огромных елей, закрывавших горизонт, теперь же, спустя немного времени, оно скрылось за лесом, и картина сразу омрачилась – черные исполины- деревья вставали над дорогой, и низко над ними проносились серые мохнатые тучи.
Прислушиваясь к негромким выкрикам своих немецких провожатых и к сдержанному говору французских гвардейцев, Франсуа и Кристоф глядели в окно, изучая пейзажи незнакомой им страны. Здесь все было совершенно по-другому – не так как в милой их сердцу Франции – теперь их окружал наступающий со всех сторон темный лес, в глубине которого слышался далекий волчий вой.
Казалось, что Германия – это первобытная земля, которая поглотила в себе все человеческие достижения. Только яркий наряд ландскнехтов, проезжающих рядом с каретой, немного поднимал настроение.
Но вскоре путешественникам пришлось изменить свое мнение об этой земле – спустя пару часов лес кончился, и они выехали на просторное темнеющее поле, вдали которого можно было различить аккуратный фермерский домик с приветливо освещенными окнами и окруженный небольшим забором.
Стены домика были выкрашены свежей белизной, а высокая черепичная крыша с резным флюгером на верху, смотрелась очень изящно.
Подъехав к домику, карета остановилась и, выйдя из нее, путешественники увидели, стоящего посреди небольшого цветущего сада, старичка в сером льняном колпаке, коричневом камзоле, белых чулках и тяжелых кожаных башмаках с позолоченными бляшками.
Старичок почтительно склонился перед начальником ландскнехтов – высоким светловолосым воином, который что –то повелительно и отрывисто говорил ему по-немецки.
За старичком Кристоф увидел вышедшую из дверей юную миловидную девушку лет восемнадцати, в темно –синем платье и белом чепчике, сквозь который выбивались локоны ее золотистых волос.
Девушка широко раскрытыми, по-детски голубыми, глазами смотрела на рослых ландскнехтов в ярких щегольских костюмах и больших круглых шапках с перьями, и, не менее удивленно наблюдая за стройными французскими гвардейцами на вороных конях.
