.
Впервые Тургенев увидел Виардо на сцене и навсегда потерял рассудок».
– Вот это да-а!..
* * *
Колян забросил всех дружков-приятелей и зачастил в заводскую библиотеку. До или после смены просиживал в уютной читальне. Не сказать, что уж очень любил книги, но что-то неуловимо тянуло его к библиотекарше Марине. Вскоре они уже были на «ты». Колян узнал, что девушка закончила библиотечный и живёт поблизости в унылой развалюхе с немолодой тёткой – Агафьей, любительницей бражки, её мордатым супругом-выпивохой и их смазливой дочерью – Ларисой, заводской буфетчицей. Николай видел, нутром чуял, что разгульные домашние – Марине не компания. Парню хотелось как-то порадовать девушку. И вот…
– Марин… тебе… – Колян держал розы. – Сёдня в читалку не зайду, пораньше на смену заступаю.
Библиотекарша, сделав пометку, отложила чью-то карточку. Глянула на Колю, на букет, удивилась: – Какое чудо! – снова посмотрела на Николая. – А… ты сказал… мн-не?.. Это… мне?.. Неужели?
– Тебе. Нравятся?
– Очень… – выдохнула девушка и отвернулась, прислонилась к стойке, спрятала запылавшее лицо в бутоны. – Господи… как замечательно…
Ежедневно Колян дожидался часа закрытия и провожал библиотекаршу домой. Дорога вдоль пруда пробегала быстро. Попрощавшись у тесовых ворот, юноша крутил на велосипеде в свой посёлок. «Хм, и никакая Маришка не уродина! В-выдумали тоже…»
* * *
Закончился спектакль. Трамвай опаздывал. Ночь. Хмурый сквер. Ноябрьский дождь полощет уцелевшие листья. Мариша – в ботиках, лёгком плаще. Продрогла: зуб на зуб не попадает.
– Марин… слышь… – Колян встряхнул зонт, обдавая холодными брызгами, накинул девушке свою тужурку, – у меня тут недалеко двоюродный брат живёт. Они всей семьёй куда-то на праздники дерганули, а мне вот… ключи оставили, чтоб присматривал. Может… пойдём? Там – тепло…
* * *
– Ты меня любишь?..
– Да… очень… А ты?
– Я… тоже… очень-очень…
– Я такая счастливая…
– Я… то-о-же…
Теперь Николай часто приносил Марине цветы.
– Тебе, курносая, – шептал он и, глядя прямо в глаза, декламировал откуда-то прочитанные слова: – «чайная роза дарует счастье и хранит… любовь». Чувственная Мариша влюбилась. Она, кажется, готова была раствориться в Николае, была рада жить при нём верной собакой.
* * *
– Ты чего парня-то на улице мурыжишь, заводи в избу, – однажды поругала Марину тётка.
И вот уже Колян стал дорогим человеком в доме. Частенько услаждал хозяина гостинцем: пузырьком разбавленного на Лакокраске спирта.
– Не пойму… – выщипывая брови, недоумевала Лариса, – чем Маришка взяла? Николай – такой видный… – барышня разнеженно всматривалась в зеркало, поправляла рюшки на высокой груди, одёргивала юбку.
– Любовь зла! – оборвала её мать-Агафья, собирая на стол, – да и с лица воду не пить. Зато Маринка – девка учёная, чё ни спросишь, всё знает, – бабка зыркну-ла на дочь, – не в пример тебе. Садись-давай, хватит прихорашиваться-то. – Она поставила наливку, позвала мужа: – Си-идор, айда ужинать, да и Победу отметим маленько.
В разгар застолья вошла сияющая Марина в новой кофточке с букетом. Из-за её спины улыбался Николай.
– У-у-у… Маришка, проходите-проходите! Как тебе личит одёжа-то! – похвалила уже весёленькая тётка Агафья, – не зря вон Колька цветами всю избу усыпал!
Марина вспыхнула: «Да уж… Все комплиментами замучили…»
«Хос-споди-и, да кому ж ты на фиг нужна – красота такая?! – подумала раздражённо Лариска, – только что, Кольке-дураку…» Вслух же вспомнила:
