Читать онлайн Анна Осокина - Под знаком снежной совы

1. Глава 1

На новом месте я спала очень чутко. Все еще не могла привыкнуть, что нахожусь не в своем доме, не в своей комнате и, казалось, вообще не в своей жизни. Поэтому, когда лица коснулась ночная прохлада, мгновенно проснулась. Кто-то распахнул окно, хотя я отчетливо помнила, что на ночь его наглухо закрыли. Стоял самый конец августа, и погода накануне вечером выдалась сырая и холодная.

Внимание привлек шорох. Прислушалась все еще с закрытыми глазами. Сердце забилось быстрее. Тихие шаги. Посторонний? Или кто-то из девочек вставал по нужде, а теперь возвращается в кровать? Распахнула веки и смотрела в темную пустоту потолка, боясь пошевелиться и даже дышать, чтобы не выдать того, что бодрствую. Кожа покрылась колючими мурашками. Рука осторожно поползла под подушку, где был припрятан нож. Чего только стоило его незаметно стащить под бдительным взором нашей кухарки — тетки Сары. Неужели я оказалась права? Или это снова игра богатого воображения, как пытались убедить меня все вокруг?

Краем глаза уловила быстрое движение слева от кровати и темный силуэт, но сделать уже ничего не успела: лицо кто-то резко накрыл чем-то мягким. В нос ударил запах залежалых перьев. От неожиданности заорала, но сразу же пожалела об этом, потому что подушка на лице заглушила крик, я израсходовала весь воздух, а новый вдох сделать не получалось.

Удушающая животная паника захватила меня. Я попыталась вскочить, брыкаться, но без толку. Чье-то безумно тяжелое тело оседлало мое прямо поверх одеяла, продолжая давить руками через подушку так, что нос просто не мог остаться целым. Спустя вечность рука наконец коснулась холодного металла. Острая боль от глубоко вонзившегося в ладонь лезвия на миг затмила даже ужас от невозможности сделать вдох. Но время было на исходе. Еще немного — и я провалюсь в холодное ничто.

Усердно перебирая пальцами, чувствовала, как они скользят из-за крови. Да! Я все-таки смогла добраться до рукоятки и, уже не обращая внимания на боль, молниеносно выбросила руку вперед. Она наткнулась на какое-то препятствие, в ту же секунду я услышала тихий мужской вскрик и грубые ругательства. Давление ослабло. Захлебываясь, сделала глубокий болезненный вдох и закашлялась.

Убийца слетел с меня. Глухой удар об пол свидетельствовал о том, что не слишком удачно. Я подскочила с кровати, чуть не запутавшись в одеяле, смахивая все спальные принадлежности, и что есть мочи закричала. Громко. Высоко. Визгливо. Как может только запуганная до полусмерти девятнадцатилетняя девушка, впервые столкнувшаяся с грубой физической силой, направленной против нее. Ночной гость, спотыкаясь и зажимая рукой лицо, в несколько неровных шагов подскочил к распахнутому настежь окну и скрылся в непроглядной темноте ночи.

От этого душераздирающего крика я будто сама очнулась. Другие девочки подхватились со своих мест и спросонья смотрели на меня со смесью страха и удивления. Светильников нам не выдавали. Я обводила взглядом лица в бледном лунном свете. На долгие несколько минут мы все застыли каменными статуями, будто ждали чего-то.

Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился сторож — пан Якуб. Старик подслеповато щурился, пытаясь сориентироваться, что у нас произошло.

— У вас кричали? — встревоженно пробасил он и выше поднял светильник, который держал в руке, тем самым во всей красе явив окружающим неприглядную и пугающую картину.

В звенящей тишине из моих ослабевших вдруг пальцев выпал нож и оглушающе громко звякнул об пол. Никто не шевелился. Тихо было настолько, что я слышала, как капает кровь, стекающая из глубокого пореза на ладони и собирающаяся небольшой лужицей у ног. Волосы растрепались из косы и торчали во все стороны. Порядком помятый, но вроде бы не сломанный нос сильно саднил. По щекам от пережитого беззвучно катились слезы.

— Матерь божья, что с тобой случилось, голубушка? — перекрестился он, подходя ближе.

***

— Отче наш, Иже еси на небесех, да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, — слышались вокруг тихие девичьи голоса.

Читать молитву перед каждым приемом пищи было обязательным ритуалом пансионата. Мой дед никогда не отличался большой религиозностью, и я, воспитанная им с малых лет, также не относила себя к истовым православным. Однако эти слова знала наизусть. Они слетали с губ сами, для этого не нужно думать. Мысли сейчас находились за десятки верст отсюда.

Стоя с опущенной головой, не сразу заметила, как в столовую вошла директриса — Наталья Федоровна Курьянова. Находясь здесь всего несколько дней, я уже успела понять, насколько у этой высокой и плотной черноволосой женщины стальной характер и как она держит в ежовых рукавицах не только воспитанниц, но и весь персонал.

— Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим...

Она терпеливо ждала, пока девицы от семнадцати до двадцати одного года, коих здесь было несколько дюжин, закончат молитву. Я чувствовала на себе ее взгляд и не могла отделаться от ощущения, что предстоит серьезный разговор. Сцепила в замок пальцы, почувствовав резкую боль в потревоженной ладони. Спустя несколько часов кровь все еще слегка проступала сквозь повязку. После обеда придется снова ее менять.

— ...и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Яко Твое есть Царство и сила, и слава во веки. Аминь.

Последнее слово было сказано чуть громче остальных и разлетелось по помещению с дружным вздохом. Я посмотрела на приближающуюся к моему месту директрису. Чутье не подвело. Она действительно пришла по мою душу. Хотя не трудно догадаться, ведь ночью из-за меня поднялся такой переполох, что никто уже не смог спать.

— Августа, — она так смотрела пронзительными черными глазами, что хотелось провалиться сквозь землю. — Как закончите трапезу, я ожидаю вас в своем кабинете. Не задерживайтесь, пожалуйста.

Я не могла понять, какие эмоции эта женщина сейчас испытывает. Злится на меня? Раздражена? Или ей вообще все равно? Тон был ровным и даже мягким. Но я чувствовала какое-то скрытое подводное течение. Не стала строить из себя юродивую, притворяясь, будто не понимаю, о чем речь, и лишь согласно опустила голову.

Пожелав всем приятного аппетита, Наталья Федоровна покинула столовую. А я села и уставилась в тарелку с еще дымящимися ароматными щами. Помешала капусту, несколько раз подняла ложку, глядя, как с нее обратно в тарелку стекает бульон. Нет, не могу.

Разломила на две части кусок хлеба, что лежал рядом на белоснежной выглаженной салфетке, и стала пальцами крошить его на еще более мелкие кусочки, понемногу отправляя в рот. Есть не хотелось. Сказать по правде, я нормально не ела с самого дня смерти деда. Кое-как осилив пол-ломтика, отнесла все оставшееся к специальному окну, где мы оставляли грязную посуду, порадовавшись, что не увидела в нем голову тетки Сары. Она-то уже знала про нож. Как теперь смотреть ей в глаза?

Как назло, выходя из помещения, нос к носу с ней и столкнулась, чуть не сбив кухарку. Хотя при настоящем столкновении, боюсь, я отлетела бы, даже не колыхнув эту дородную женщину с грузными бедрами.

— Простите, — опустила глаза в пол я, пытаясь при этом боком протиснуться в дверь. Но Сара не собиралась так просто отпускать нарушительницу. Она скрестила руки на груди и буравила меня взглядом.

— За что именно вы просите прощения? — поджала губы кухарка.

Я буквально ощущала спиной, как в меня воткнулись взгляды других девушек. Наверное, они все считают меня ненормальной. Никто так и не увидел загадочного ночного гостя. Он не оставил после себя ни единого следа. А соседки по комнате проснулись уже после того, как неудавшийся убийца скрылся. Все снова указывало на не в меру разыгравшееся воображения нервной девицы.

— За... За все, — выдавила из себя, понимая, что, если промолчу, она отсюда меня не выпустит.

Тетка Сара закатила глаза и цыкнула.

— Идите уж. И помните впредь, что кухонную утварь нельзя уносить в свои комнаты.

— Я поняла.

Боже милостивый, почему я должна оправдываться за какой-то дурацкий нож? Который, впрочем, спас мне жизнь. Что еще оставалось делать, если мне никто не верит?

***

Пансионат, куда меня отправил губернатор после смерти единственного родственника, считался небольшим, но престижным училищем. Только для благородных девиц. И хотя в Ракове, как и во всем Северо-Западной крае необъятной Российской Империи, большинство населения все еще исповедовало католицизм, учебное заведение, где мне предстояло провести ближайшие два года до совершеннолетия, было этаким оплотом православия.

Я не многое успела понять за те несколько дней, что провела здесь — не то состояние, чтобы слушать досужие сплетни. Однако абсолютно все знали, что наша директриса не из местных. Приехала не то из-под Москвы, не то откуда-то там еще... Очень уж сладкие условия создавал Павел l для русских дворян и помещиков, решивших переехать сюда. По правде говоря, мой дед и сам из приезжих. Но перебрался в Минскую губернию почти сразу после второго раздела Речи Посполитой еще при Екатерине ll. Тогда у него на руках уже осталась четырехлетняя внучка. Но я совершенно не помню ни путешествия, ни того, что происходило до него.

Всю сознательную жизнь считала своими домом Минск. Наш небольшой каменный особняк в самом городе, который всегда был моей крепостью. И фольварк[1], где расположилась фабрика по производству сахара. Дед был прогрессивным помещиком, и когда в тысяча семьсот девяносто девятом году прошли первые успешные испытания по переработке сахарной свеклы, он сразу же нащупал в этой сфере золотую жилу... Большая часть из тех пятисот десятин земли, что принадлежали нашей семье, засеивалась этим корнеплодом. А теперь... Что будет с фольварком, пока я нахожусь вдали от него?

Могла ли я управлять им? Да! Дед отлично меня натаскал. Однако Захарий Яковлевич Корнеев, наш губернатор, считал по-другому. До своих двадцати одного года или пока не выйду замуж, я не имела права не только вмешиваться в экономические дела поместья, но, как оказалось, и жить в нем! Естественно, все только для моего же благополучия. Негоже несовершеннолетней незамужней девице жить одной. Это больно вдвойне: потерять не только горячо любимого деда, но и дом... Всех тех, кто окружал меня. Пусть кто-то скажет, что это всего лишь крепостные, но для меня они были семьей. Моя няня Агафья, тетка Марья, наша кухарка, дед Прохор… Рабочие на фабрике. Я знала каждого из ста сорока трех душ, которыми теперь владела единолично. И все же не могла быть там. Справится ли управляющий, назначенный губернатором в мое отсутствие, со своими обязанностями? Не погубит ли производство, такими стараниями поднятое дедом? Я сжала кулаки.

Направляясь к директрисе, вспомнила недавний разговор с губернатором. На глаза навернулись слезы. Всегда такой обходительный на приемах, которые иногда устраивал мой дед, этот человек не хотел меня слушать!

Дедушку убили не дикие животные, как звучало в официальной версии. Он чувствовал себя в лесу как дома! В какой-то степени лес и был для него вторым домом. Нет, ни волки, ни медведи не сотворили бы с ним такое. Это сделали люди!

Его хоронили в закрытом гробу и даже не дали попрощаться. Я не видела, что с ним стало. Но догадывалась, поэтому сама не рвалась открыть крышку. Уж лучше я запомню его высоким, полностью седым, но еще вовсе не старым мужчиной с коньячного цвета внимательными глазами, чем искалеченным мертвым телом. Его видела моя няня. Ее состояния после того мне хватило, чтобы сделать два вывода. Первый: не нужно на это смотреть. Второй: деда убили намеренно.