Зато у моря были рёбра, похожие на толстые струны. Старик никогда о таком не думал. Такова вся ненависть моей жизни, сказал он про себя.
Скорость моря оказалась высокой, как виделось с земли. И старик испугался, что от быстрого движения из водной толщи выпадет, как выбивает гайки и заглушки из искалеченного двигателя, субмарина или обломки корабля, убьёт его и мальчика.
Отчётливо стал слышен некий плеск. По равнине вдоль берега стремглав неслась вытянутая река. Из вёдер, стоявших у порога дома, выпрыгнула пресная вода, слилась в одну большую каплю, размером с морскую мину, и побежала вслед за рекой, – тоже стремилась поддержать море в военном походе.
Вот об этом рыбаки не врали. Значит, правда, что море иногда уходит на войну, подумал старик. А я не верил.
Старик хотел пожелать морю поражения, но не смог, и такому обороту мыслей не удивился. Пускай победит, равнодушно подумал он.
Ушёл день, пришла ночь. Мальчик смог уснуть, усталость в нём одолела страх. Тень под носом рисовала ему жидкие усы. Старик сидел в своей комнате и раздумывал. Никак не мог найти решение, понять, что делать дальше. Сколько времени уйдёт у моря на войну? Когда оно вернётся?
Он давно ненавидел его: за случаи плохого улова, за скверную погоду, за высокие волны, которые часто грозили добраться до дома. И за то, что оно забрало её… Море же проявляло безразличие к его ненависти и кормило рыбой и крабами. Что будет с мальчиком? Он ещё мал, чтобы найти работу в одном из старых городов, разве что подмастерьем может пойти за пропитание. А сам старик – кому теперь он будет нужен, как ему прожить?
Можно погрузить всё в старый верный автомобиль и направиться в город, бросить лишнее, забрать только самое необходимое. Дом пускай остаётся доживать своё отведённое, ничего в нём ценного. Или пускай тут поселится кто-нибудь другой.
Старик поднялся и подошёл к столу, взял лист бумаги и карандаш – записать самое необходимое. Воду питьевую нужно забрать, что осталась, еду взять, канистру с топливом, выводил он, лески и сети, карту, часы, компас, аптечку. Портрет на стене не напоминал о себе, но внимание старика не могло не остановиться на нём. Фото девушки в трёхчетвертном развороте. Старое фото, но свежесть печати не сошла – в те времена уже делали снимки на хорошей фотобумаге. Рамка, напротив, совсем состарилась, и стекло слишком часто загрязнялось.
Нечего мне тебе сказать, подумал старик, тяжело нам стало.
Защемило сердце, что-то подступило к горлу. Старик выключил свет. Вышел во двор, потому что даже в темноте ощущал взгляд с портрета. Почувствовал, что глаза мокреют от слёз.
Осветил фонарём дорогу до пристройки и остановил бензиновую электростанцию. Заглохли жабры генератора. Старик остановился в темноте берега, глядя туда, в чернильную грязь, где прежде было море. Голубой свет фонаря исчез по щелчку выключателя. Стало темно настолько, что взгляд не находил вытянутую вперёд руку.
Никак не уходил страх, такой же, какой он испытал один раз в жизни, хотя твёрдо знал, что море, сосредоточившее в себе всё зло его жизни, уже покинуло сотни километров лежащего впереди пространства.
Где-то будто бы звенел трезубцем о камни Посейдон, впервые увидевший свой дворец сухими глазами.
Мальчик проспал всю ночь. В предрассветье, когда тьма отходила, старик загружал в кузов автомобиля солнечные батареи и коробку с микросхемами, – их он надеялся продать в городе. Бензиновую электростанцию он поднял на удивление легко. Проверил все клапаны, выходные патрубки, не засорились ли. Лучше развеять пары несгоревшего топлива.
