— Когда я выкуплю свою свободу, тебя даже торговый центр охранять не возьмут, — обещал я.
— Выкупишь? - усмехнулся он. — Ты входил в гостиницу, записи камер у нас есть. Соседи слышали разговор на повышенных тонах. Твоя щека расцарапана. А частицы твой кожи и крови под ногтями покойной Василовой. Ерофеев, поверь, миллионеры тоже садятся. И ты сядешь, я тебе гарантирую.
Классовая ненависть, вот что это. Он ненавидит меня за все то, что у меня есть, а у него нет. За деньги, красивых девок, безграничные возможности. У него на пальце кольцо блестит. И дети наверняка есть. И дома они, с матерью, что считает деньги пытаясь дотянуть до получки не влезая в долги. Я сам так рос, только с одной разницей — папа у меня был не опер, а обычный отморозок. Когда он сгинул в очередной пьяной драке, мы с матерью просто вздохнули с облегчением. Жить стало куда легче.
Но дети этого опера дома. Они в безопасности. В отличие от моей дочки, в которой весу едва — четыре килограмма. Она слишком мала, слишком.
— Пока ты задаёшь вопросы, одни и те же, по кругу, вопросы, на которые я давно ответил, моя дочь в опасности. Ей нет двух месяцев. Она маленькая, понимаешь, урод? И никто кроме меня её не найдёт!
Я не верил в полицию.
— Знавал я такие семейки, - хихикнул опер. — И чаще всего все заканчивается одинаково. Больше всего уверен, что девочки в живых уже нет, и где искать тело, только ты Ерофеев и знаешь. Сначала дочку, потом её мать, чтобы заткнулась…
Я не знал, любил ли свою дочь. Я знал, что должен её беречь. И никому, никогда не позволять открывать свой рот чтобы говорить такое.
Мои руки были скованы наручниками за спиной и по плечам за время долгого разговора успело разлиться онемение. Но это не могло меня остановить. Никто, в том числе опер с красивой фамилией Васнецов не ожидал того, что случилось.
Я встал со стула, в два быстрых шага преодолел расстояние до стола за которым сидел опер и резко, с разгона наклонившись вперёд ударил лбом по лицу Васнецова. Лоб обожгло болью, душу — удовлетворением.
Нос мужчины съехал на бок распухая прямо на глазах, на рот, шею и рубашку потекло красным. Мужчина поднялся на ноги, сплевывая кровь и осколки зубов.
— И не таких усмиряли. Хана тебе, — сказал он мне качая головой. И в коридор крикнул. - В карцер его! Или лучше определите к ребятам, которых ночью привезли, они из него быстро дурь выбьют.
Дверь открылась. Вошёл мужчина посмотрел на нас чуть поджав губы.
— Зачем ты так, Васнецов? Звонили уже по его поводу… получишь же. А ты за мной иди.
Мы шли по полутемному коридору. Наручники с меня сняли, я с удовольствием растирал онемевшие запястья. Мужчина вёл меня и говорил.
— Не нужно мстить, - тихо говорил он. — Ну, дурак… ребёнок у него есть, жена беременная снова, да только ума не прибавилось. Над сестрой у него надругались… всего девятнадцать только было ей. Мажоры. Их всех выкупили, одному только срок дали, и то условный. А она руки на себя наложила. Вот он и озлобился. Не держи зла на него.
— Кто-то должен научить его тому, что не стоить клеимить человека только из-за отношения его к определенному социальному слою, - ответил я.
— Не поможет, — со вздохом отмахнулся мужик.
Меня ввели кабинет в котором уже находился Артур. При виде меня он поднялся со стула, скептически разглядывая мой лоб.
— Что с тобой?
— Так… Разошлись с человеком в вопросах ведения дела. Дочка?
