Глубина в Лобани – лодочный шест скрывается вместе с рукой до плеча. Метра три точно. И рыба водится крупная: зайдешь с другой стороны, с высокого обрыва, – и в солнечную погоду можно наблюдать сквозь мутноватую воду лениво передвигающихся огромных щук, жерехов. Так-то вода в речке прозрачная, родниковая, но в омуте застаивается. В том обрыве зимородки точно не гнездились – территорию оккупировали ласточки. Их развелась тьма – носились, пищали… Выше по течению от Лобани – еще брод, мелкий, бурлящий, а до него река течет спокойно, прячась в свисающих косах ракит. Может быть, броды образовались из-за того взрыва – русло изменилось.
Если смотреть прямо, по-над домиками, – вдаль уходит широкий лог, в котором петляет ручей Теплинский и перпендикулярно впадают овраги. Лог, в начале узкий и глубокий, тянется из соседнего села, Пречистено. Его там перегородили огромной плотиной, образовался пруд, а домики стоят по обе стороны оврага и искусственного водоема. Мы туда с бабушкой ходили к ее сестре Акулине, Акульке, в гости, а чтоб укоротить путь – не по оврагу и деревне, а полем, потом задами, одонками. Одонки – старинное название стогов сена, позже так стали называть и сенокосные места за огородами.
В бесчисленных оврагах часто обнаруживались всякие окаменелости, да и обломки известняка состоят из завитушек, раковинок, червячков, а то и прямо кораллы попадались. Конечно, в школе объясняли, что когда-то в низине разливалось море, и эта моя любимая возвышенность, вероятно, являлась берегом. Она мне была своего рода кинотеатром, нравилось подолгу там посиживать и посматривать: вот дядя Павел едет на велосипеде, вот сосед Ванюха с корзиной за плечами собрался корове травы нарвать, вот бабка Аксинья ругается на внуков. Соседи сверху казались кургузыми, смешными…
Спускаясь с горы, я срывала меж камней какие-то голубенькие цветочки на длинных тонких ножках. Они казались мне необычными – больше такие нигде в округе не встречала. Бабушка, рассматривая мои букетики, опознала лен, его когда-то на верхних полях сеяли – значит, семена вокруг разлетелись и лен одичал. Может, нынешние заросли одуванчиков – это потомки одуванчика кок-сагыз, который в войну и после нее культивировали на полях для получения каучука? Бабушка рассказывала, а ей тоже кто-то рассказывал, что в некоторых колхозах его выращивали, каторжный был труд. Некоторые умельцы дома вываривали корешки этого каучуконоса, опускали в отвар валенки – получались калоши…
Самый большой приусадебный участок на Подмарке был у нас, поскольку землю «нарезали» на два хозяйства: бабушка с тетей Наташей – это считалась одна семья, а мама и я – другая фамилия, другая семья. Всего 50 соток, полгектара. Картошки сажали целое поле, это основная еда в деревне, еще и скотине, и на продажу – сдавали на Чернавский крахмалотерочный завод по две копейки за килограмм. Помню! Крахмал из местной картошки шел на экспорт. Капуста, свекла кормовая, красная – буряк, редька, морковка, огурцы, помидоры… Помидоры бабушка называла баклажанами, откуда-то взяла такое слово, ведь настоящие баклажаны сроду не видела, их у нас не выращивали. Наверное, подцепила от дяди Коли, когда тот приезжал в гости с Донбасса.
Если честно, огород занимал площадь на две сотки больше нам полагающейся, каждый год являлся землемер со своим аршином – измерительным инструментом в виде буквы «А», – перемерял и грозился лишнее «отрезать». Землемер – высокий и худой, шагал широко и сам был похож на циркуль, бабушка ворчала: «Чертов
