Башня оказалась островерхой, с черными окнами – надо думать, под шатровой крышей была когда-то звонница. Когда-то она, видимо, была выбеленной, теперь краска сошла, башня была почти так же темна, как ночное небо.
Следы привели к мосту – длинному, сажен в полсотни, с арками, чересчур великолепному для этого опустевшего места. Следы и на мост взошли, и, сколько было видно, исчезали в полукруглом проеме под башней, где когда-то были ворота.
Федька задумался. Похоже, Демка был прав – налетчики свили себе гнездо на развалинах бывшего царского дворца и не только дворца.
Остров стал тем образцом, по которому государь хотел преобразить жизнь своего царства, да только не успел. Многое погибло, но устоял храм, но оставалось немало хозяйственных построек, которые все никак не рушились, никому они не были нужны и стояли по берегам Серебрянки и прудов мрачными монументами былого величия Измайлова. Заводы на острове, когда-то поражавшие иностранцев, теперь были известны только лесникам.
Несколько минут Федька думал – идти ли на остров по каменному мосту, или переправиться где-то в сторонке, неприметненько, по льду Серебрянки. Налетчики непременно должны были выставить караулы – по крайней мере, сам Федька обязательно посадил бы кого-нибудь на башне…
Он, встав за дерево, уставился на Мостовую башню в великой задумчивости.
Даже ежели на ней кто-то засел – то их там не более двух человек. Справиться с двумя, не ждущими нападения, нетрудно – на то и нож, а как это делается – рассказывал и показывал Тимофей. Можно преспокойно подняться по лестнице, отвечая на вопросы, что смена-де прислана… вряд ли, что они там, наверху, так уж стерегутся…
Зато потом можно с башни разглядеть весь остров!
Коли они там – хоть где-то, да горит огонек… огонек…
А что, коли зажечь на башне костер?
Федька изумился этой мысли и тут же стал изыскивать доводы в ее пользу. Драгуны, идя по следу, окажутся поблизости от острова – а огонь на башне будет виден издалека. Они поймут, что тут дело нечисто. Поймут, что это им – знак!
Но точно так же поймут, что дело нечисто, засевшие на острове налетчики. И кинутся наутек…
Федька испытал огромное желание хорошенько поскрести в затылке.
А как они кинутся наутек? Пешком, по пояс в снегу?
Федьке так страстно хотелось залезть на Мостовую башню и развести там огонь, что он всю свою умственную деятельность направил на изыскание поводов сделать это. Если бы кто ему сейчас сказал, что он увлечен красотой этого безумного предприятия, Федька бы здорово удивился – слово «красота» он употреблял крайне редко.
А меж тем именно стремление к ней очень часто вело его по жизни. Ибо всякое чувство, всякий порыв души имеет свою предельную форму, к которой ежели чего и прибавить – то как раз сверзишься по ту сторону грани между остатками разума и чистым безумием. Именно на этой грани вызревала всякий раз красота, манившая беспокойную Федькину душу. И в любви к Вареньке она также была – независимо от красоты девушки и прочих обстоятельств. Полюбить недосягаемое и душой лететь к невозможному – этого Федькина душа требовала, этого всю жизнь искала, потому что невозможное – оно ослепительной чистоты, земная грязь к нему вовеки не прилипнет.
Вдруг его осенило.
Удрать с острова налетчики могут только при одном условии – если у них есть лошади и сани. На мосту Федька видел две широкие разъезженные колеи от полозьев. По меньшей мере одни сани у них были – те, что теперь арестованы и стоят на дворе Лубянки. Надобно разобраться – имеются ли другие? Если лошадей налетчики могли завести в любую развалюху, то сани в дом затаскивать не станут. Вот сверху-то их как раз и будет видно на белом снегу! И тогда же станет ясно, в которой части острова поселились эти сукины дети.
