Подобна свету - страница 19

Когда Нахаб в окружении близких вышел во двор, северяне зашумели, посыпались вопросы. Он, подняв руку, внимательно осмотрел всех и приметил, кто пришел, – он запомнит это, но и не забудет, кто в трудную минуту не встал с ним рядом и не поддержал его. Затем низко, до самой земли, поклонился, за ним поклонились вышедшие с ним родичи.

– Благодарствуйте, люди, что приняли мою боль как свою. Благодарствуйте, – и низкий поклон последовал вновь, – что и радость мою пришли разделить. У Синеокой жар спал, Кривозубая обещалась поставить ее на ноги.

После этих слов северяне одобрительно зашумели, но через миг стало тихо. Из дома вышла Кривозубая.

Ныне она – главней всех, ныне в честь неё будут петь песни и пить мед. Знахарка, не скрывая своего превосходства, свысока смотрела на северян. Ее обезображенное лицо, к которому привыкли и уже не пугались, освещалось ликующими глазами. Она, с малолетства привыкшая быть всегда незаметной, не на виду, сегодня позабыла о своей уродливо рассеченной верхней губе.

При её рождении то ли природа, то ли Чернобог шутку какую сыграл с младенцем, но травница, принимавшая роды, при виде народившейся вздрогнула. Не приходилось с таким сталкиваться. Слышать слышала от других, что может младенец разный родиться, но чтобы лицо здоровенькой горластой девочки было так обезображено, не ведала. Точно Чернобог постарался. Развел верхнюю губу на две части и поднял к носу так, что рот не закрывался. Мать девочки, как увидела, что произвела на свет, так в слезах и зашлась. Какой позор! Что делать?! Когда первые слезы и охи улеглись, порешили отдать её знахарке. От вида безобразного дали и имя соответствующее.

Так стала она выученицей знахарки, сейчас же пришло время и самой обучить тонкостям своего ремесла толковую северянку.

Насладившись тем, что все, как один, склонили перед ней головы, Кривозубая обратилась к Нахабу:

– Синеокую лечение ждет долгое, и когда немощь может повернуться, знают только боги. Крови много потеряла, и рана затейливая. Уход требуется особый.

– В том ты, Кривозубая, можешь не сомневаться, – перебил ее Нахаб, но знахарка, резко вскинув руку, словно грозя ему, продолжила.

– Надобно перенести её ко мне. Там пригляд будет лучше. Чернобог недалеко ушел, может опять за ней пожаловать, a так я всегда буду рядом и вовремя, если потребуется, на защиту встану.

Ласлава из-за спин родственников, словно птица, метнулась к Нахабу. Упала перед ним на колени, руками обхватила ноги:

– Не отдай дочь знахарке, не отдай! – потом, вероятно осознав, что ее унижение может только подтолкнуть Нахаба к скорому и неверному решению, начала медленно подниматься, пряча лицо в ладони.

Народ зароптал, происходило что-то невиданное. Чтобы северянка, да еще боярского рода, прилюдно такие поступки совершала… Удивительное дело.

Нахаб тоже не понимал, что происходит. С чего это Ласлава бросилась ему под ноги, почему стала просить непонятно чего. Неужели она хочет, чтобы Синеокая умерла без помощи знахарки?

Лишь один Баровит всё понял. Прожитые годы дали мудрость и знания. Старик тут же вник в мысли знахарки-злодейки. Откажешь – не будет лечить Синеокую. Отдашь в руки – всё. Больше не будет у Нахаба дочери. Хорошую шутку Чернобог затеял! С какой стороны ни подойдешь, злодейство его исполнится.

– Скажи своей жене, Нахаб, пусть уйдет с глаз. – Баровит хоть и был глубоким стариком, но в трудные минуты вполне еще мог, собрав силы в кулак, постоять за род. Перед северянами вновь – храбрый воин, и не страшна ему ни стрела, ни копье, ни десяток степняков. Звонко, почти молодо, звучал его голос, зорко, почти по-юношески, блестели глаза, и спина, забыв о старых ранах, гнулась скоро. Он низко поклонился сначала сородичам, затем знахарке.