– Умер Володя Высоцкий…
А в трубке слышался звеняще-бодрый голос Аксенова:
– Ну что у вас, Белка? Как дела?
– Володя умер, – Белла машинально повторила только что услышанные от Мити Бисти слова.
– Нет! – раздался чудовищный стон Аксенова. – Этого не может быть! Не может!
– Увы, но это так…»
Потом, попозже, чуть-чуть придя в себя, собравшись с силами и мыслями, Ахмадулина написала Аксеновым, Василию и Майе: «Смерть Володи (не знаю, что ужасней: быть вдали или совсем вблизи). Ужасное влияние этой смерти на всех людей и на ощущение собственной неиссякаемой жизни».
Гибель Высоцкого утвердила ее в мысли: «Уверена, что судьба поэта предопределена. Он так не случаен (впрочем, я думаю, что и никто на свете не случаен, всем судьбам есть объяснение), этот человек наиболее призванный к трагическому способу существования. Он, как правило, не задерживается на белом свете, и удел других спасти его, но обычно из таких попыток ничего не выходит…»
Ей не позволили прочесть стихи на похоронах Владимира Семеновича Высоцкого. Только на поминках…
Твой случай таков, что мужи
этих мест и предместий
Белее Офелии бродят
с безумьем во взоре.
Нам, виды видавшим, ответствуй,
как деве прелестной:
Так – быть? Или – как? Что решил ты
в своем Эльсиноре?
Пусть каждый в своем Эльсиноре
решает как может.
Дарующий радость, ты —
щедрый даритель страданья.
Но Дании всякой нам данной
тот славу умножит,
Кто подданных души
возвысит до слез, до рыданья.
Спасение в том, что сумели
собраться на площадь
Не сборищем сброда, бегущим
взглянуть на Нерона,
А стройным собором собратьев,
отринувших пошлость.
Народ – невредим, если боль о певце —
всенародна.
Народ, народившись, – не неуч,
он ныне и присно
Не слушатель вздора и не покупатель
вещицы.
Певца обожая – расплачемся.
Доблестна тризна.
Так быть? Или как? Мне как быть?
Не взыщите.
Люблю и хвалю не отвергшего
гибельной чаши.
В обнимку уходим – все дальше, все выше,
все чище.
Не скаредны мы – и сердца
разрываются наши.
Лишь так справедливо. Ведь если не наши,
то чьи же?
Уже 1 августа 1980-го, буквально через неделю после смерти Высоцкого, в Театре на Таганке Юрий Петрович Любимов экстренно собрал художественный совет. На повестке дня значился один вопрос – о будущем спектакле памяти Владимира Высоцкого. Идей выплескивалось много. Ахмадулина внимала каждой. Но только в конце заседания отважилась высказаться:
– Что бы вы ни решили, я предлагаю свое участие. В любой форме, которая вам понравилась. По просьбе консерватории я работала над текстом Шекспира для «Ромео и Джульетты» Берлиоза. И оказалось, что можно целеустремленно изменить текст. И получилось не кощунство. Шекспир это позволяет…
Ее услышала Алла Демидова, подчеркнув, что шекспировский «Гамлет» будет держать спектакль в память Высоцкого: «Если нам нужен кусочек маленький «Гамлета», мы его берем, а дальше идет импровизация открытым приемом, чтобы протянуть линию поколения…»
Ахмадулина тут же подхватила:
– В смысле голоса его. Все должны играть – чтоб на его месте остался пробел. Его место безмолвно – он отвечает шекспировским безмолвием. Текст могут сделать литераторы.
