Я нехотя поднялась, с чувством какой-то обречённости. Из уборной направилась в ванную, дверь оставила открытой.
«Э, нет, – сказал Оператор. – Зажгите свет».
Я развязывала пояс халата.
«Я сказал, – повторил он спокойно, – вы должны включить свет».
Я пролепетала, забыв о том, что меня не могут услышать: «Но мне и так видно».
Очевидно, он угадывал мои слова по движениям губ или по выражению моего лица, или, может быть, предательская техника каким-то образом донесла мои слова.
А впрочем, им всем там было совершенно безразлично, что я говорю, о чём думаю.
«Делайте, что вам говорят».
Я шагнула в ванну, отвернула кран и передвинула рычажок душа. В ярком свете я стояла, слегка запрокинув голову, моя кожа сверкала под потоками воды, немного позже я закрыла душ, вода лилась из крана. Из угла на меня уставился мутно-лиловый объектив камеры, второй глаз караулил в противоположном углу. Я лила из флакона пахучую жидкость себе на плечи, я снова отвернула рычажок, покорно поворачивалась, подставляя себя щекочущим струям и мутноокому соглядатаю, присела на корточки, затем шум воды стих. Я вытиралась, сидя на табуретке и низко опустив голову, волосы упали мне на лицо и грудь. Мне нечего было больше прятать, ни одного уголка моего тела не осталось незамеченным. Так не оставляет ничего незамеченным хищный глаз мужчины, так успевает всё оценить молниеносный взгляд женщины. Кстати, странная черта моего характера: я с детства стеснялась женских взоров больше, чем мужских.
Не спеша, с нарочитым спокойствием я вытянула ногу, согнула в колене и положила на колено другой ноги, чтобы вытереть ступню. Мне показалось, что в эту минуту тубус слегка наклонился.
Я занялась пальцами ног, тщательно протёрла каждый промежуток – и снова подняла глаза: на своём шарнире камера медленно, еле заметно поворачивалась, как будто принюхивалась своим тубусом. И мой сон, постыдный, жуткий сон ожил в моём сознании: тубус напоминал мужской член. В панике я выскочила из ванной. С полотенцем в руках металась по коридору, бросилась в спальню – тусклое око и там поджидало меня, это было уже чистое сумасшествие; я забилась под одеяло.
Голос Оператора произнёс:
«Прекрасно. Получилось очень удачно. Теперь вернитесь в ванную, приведите в порядок волосы и наденьте халат. Ждём вас на кухне».
Они ждали меня на кухне, что ж. Я успокоилась. Последовала церемония завтрака. Её величество подавали себе кофе, намазывали булочку мармеладом. Изредка – но лишь изредка, нужно отдать ему справедливость, – Оператор, он же режиссёр, выдавал своё невидимое присутствие. Повернитесь, говорил он, когда меня было плохо видно, или: остановитесь, задумайтесь на минутку; смотрите в окно; вы кого-то вспоминаете; проведите руками по груди, погладьте себя, улыбнитесь. Вы, говорил он, погружены в себя. Весь мир для вас не существует.
Словом, завтрак стал целым приключением. Вот уж никогда не думала, что событием может быть обыкновенное сидение за столом. Я всё ещё не могла постигнуть, в чём смысл этой затеи. Очевидно, не только в том, чтобы показать голую бабу всем любопытным. Паника в ванной была очевидным недоразумением, я успокоилась. Взяла себя в руки. Правда, это привело к тому, что Оператору пришлось деликатно напомнить о правилах; по его словам, я была слишком «зажата». Видимо, держалась слишком чопорно.
Мне не возбранялось смотреть время от времени в видеокамеру, но так, словно я не замечаю ни своего отражения в лиловом стекле, ни самой камеры. Вы, сказал он, ни о чём не подозреваете, вы погружены в свои мысли. Оказалось, что это не так просто. Именно в тот момент, когда я погружалась в свои мысли, никаких мыслей не было. Оператор советовал отвлечься, считать до двадцати. Странно сказать, я должна была учиться быть самой собою, должна была вести себя так, как делаю это изо дня в день, двигаться, садиться за стол, намазывать на булочку мармелад, прихлёбывать кофе – и при этом скрывать от себя, что я это делаю; иначе, сказал он, всё получается искусственным. И в самом деле, я заметила, что кофе лишилось вкуса, хлеб казался резиновым. Одним словом, я должна была принуждать себя быть непринуждённой и следить за каждым своим шагом, чтобы каждый шаг был непроизвольным. Но в конце концов ко всему можно привыкнуть.
