как некогда Рамбаут говорил —
послушайте, вам то прибавит знанья:
«Для госпожи готов я на дерзанье,
и на смиренье, и на упованье,
но если б не любовное призванье,
я бы навек застыл, как изваянье,
и ни к чему б не прилагал старанье —
лишь ел, и пил, и избегал страданья,
всегда храня Рамбаута прозванье».
Наш рыцарь, не стремясь иметь прозванье
Рамбаута, взял имя Добромил;
а госпожа, чтобы умерить пыл
тех, кто готов судить, рядить, гадать,
сочла за благо рыцаря призвать,
чтоб низких чувств не заподозрил свет —
беда, коли у знатной дамы нет
молвою признанного кавалера.
Когда к моим словам у вас нет веры,
послушайте, что Мираваль сказал,
который более Париса знал
в любови толк и разрешал все споры:
«Зачем, скажите, выберет сеньора
того, кто верный, честный, не спесивый?
Из страха пред молвою злоречивой,
стремясь всецело избежать позора
и честь свою вовек не потерять,
любовь благую дама предпочтет,
а в ней никто такого не найдет,
на что бы можно было попенять».
Вот так, я мыслю, можно избежать
наветов, сплетен и поносных слов.
Прошло уж более семи годов
с тех пор, как дама рыцаря призвала
и всюду благосклонно принимала.
Наш рыцарь это истинно ценил
и в знак служения всегда носил
рукав, колечко, разные даренья.
Однажды в день Святого Воскресенья
отправился тот рыцарь, как обычно,
сеньоре нанести визит привычный,
и к ней домой, как следует, пришел.
Вы полагаете, что там нашел
он ласку, и улыбку, и привет?
Так вот: вы правы, и ошибки нет:
никто с сеньорой в этом не сравнился.
А рыцарь наш, как только объявился,
уселся тотчас с госпожою рядом,
и было видеть их – отрада взглядам,
и душам праведным – отдохновенье.
Но рыцарь, вовсе потеряв терпенье,
задумался, без меры исступленный,
и речью куртуазной и ученой
поведал, сколь неистов страсти пыл,
сколь долго верность даме он хранил,
сколь долго ей служил, и пусть она
теперь ему за все воздаст сполна:
ведь нынче у него не только честь,
но и имение, и знатность есть;
он, к ней стремясь, возвысился на диво —
так вот, не будет разве справедливо
унять его любовное томленье:
он в этом не находит прегрешенья;
не похоть тут, но верная любовь,
и ей ты, госпожа, не прекословь:
в высокой страсти не бывает зла,
куда бы нас она ни завела;
ведь говорят старинные преданья,
что нет на свете большего страданья,
чем ждать и ждать, надежду потеряв.
Тут дама обнаружила свой нрав,
промолвив горделиво и сурово:
«О Боже мой, я пожалеть готова,
что некогда к тому склонила взор,
кто нынче стыд сулит мне и позор!
Какое горе вы мне причинили!
Вам мало, что друг друга мы любили
и преданно, и нежно, и светло?
Сама себе я причинила зло,
оставив ради вас избранных круг —
так и Бернарт промолвил, верный друг:
«Кто я таков, не знаю; в этом – благо»;
любовь и честь дает нам, и отвагу».
