– Кем-чем? – переспросила Милана, окончательно сбитая с толку.
– Сэндвичем, – смущённо повторила Маша. – На Арбате. Два года назад. Чуть меньше.
Увидев полное непонимание в глазах Миланы, Маша быстро добавила:
– Вы подарили мне духи, которые рекламировали, вы были в белой футболке YSL.
Милана улыбнулась, смутно припоминая солнечный арбатский денёк.
– Тебе так лучше, – более дружелюбно сказала она.
– Как? – уточнила Маша.
– Так, – неопределённо ответила Милана, думая о сэндвичах и Брузере. – Так чем там кормят бассетов? И какой это адрес?
Несколько минут спустя Милана, вызвав такси, обсуждала собачьи деликатесы со словоохотливой Машей, которая смотрела на неё с той же преданностью во взгляде, что и бассет-хаунд.
– А я думала, вы в Нью-Йорке… – сказала она, встав за кассу.
– А я в Нью-Йорке, – невозмутимо подтвердила Милана.
– Но вы же в Москве, – удивилась Маша.
– Недавно и недолго. Сдачи не надо.
– Но… – Маша попробовала возразить.
– Купишь себе сэндвич, – Милана улыбнулась.
Маша рассмеялась.
– Спасибо вам! А у вас бассет, да?
– У меня брат, – Милана направилась к выходу.
Не найдясь с ответом, Маша проводила её до двери. Колокольчик бодро звякнул на прощанье, несколько толстых капель стукнуло Милану по носу. Быстро сев в такси, она прикрыла глаза, слушая уютный дождик. Хотелось продолжить думать с нужной страницы, вернувшись к размышлениям, как к оставленной на время книге, но мысли непослушно сплелись в клубок противоречий, и потому она достала iPhone, чтобы выложить очередную архивную нью-йоркскую фотку в свой недремлющий Instagram-блог.
Мой телефон живёт более правильной и полноценной жизнью, чем я. Он знает триста номеров, хранит пять тысяч ярких фото-впечатлений, напевает беззаботные песни и постоянно кому-то нужен. А я уже даже не помню, что так старательно насобирала в него.
Мой телефон живёт за меня, и я ему так завидую…
Она слушала родной голос и молча глотала дождливые слёзы
Листая лос-анджелесские моменты и вспоминая запредельное счастье августа, Милана так остро заскучала по Джею, что, достав наушники, включила плейлист его песен. Всю долгую дорогу до дома Антония она слушала самый родной голос и молча глотала дождливые слёзы.
Какие-то вещи понимаешь слишком поздно. Жаль, что истории отношений с некоторыми людьми невозможно переписать. Хотя, наверное, чтобы осознать ошибку, надо сначала допустить её. Я бежала от боли утраты, а сейчас с каждым днём мне ещё больней – от неизменно горьких сожалений и от обиды на себя. И потому я плачу по счетам. Плачу и плачу слезами своей печали. Плачу за свою глупость, которую не искупить деньгами…
И в этих расходах так легко иссякнуть… И деньги, и чувства тратятся, и те, и другие обесцениваются. По-настоящему богат тот, кто обладает тем, что нельзя купить. Я обеспечена от рождения, а вот своё истинное богатство мне ещё предстоит обрести. Всё, что для этого нужно, – быть реальной Миланой Смоленской. Оказывается, это так непросто. Естественность вообще сложная штука. Натуральный макияж труднее всего наносить…
***
Дома Антония встретила странная картина. На полу в гостиной неподвижно лежала Милана в чёрных легинсах и чёрной футболке. На диване сидел Бруствер. Он смотрел на Милану свысока и подвывал музыке, оккупировавшей пентхаус. По словам горничной, Милана пребывала в таком состоянии уже около двух часов – с момента своего возвращения.
