– О тей диете я, кохане, пшечитала в кшенште которую мне дала Франьчишка. Там два дни в тугодне называне суровыми, чили правие без углеводов, а реста попросту чисте засилане по средиземноморским засад.
– По этой диете, два дня у тебя были строгие, то есть, ничего не ела, а потом, нужно было питаться по средиземноморским принципам, – перевел я, – Ты с ума сошла!!! Ты два дня ничего не ела из-за своей дурацкой диеты?
– Франьчишка ми то самое поведала, – спокойно ответила Агнешка.
– Конечно тоже самое скажет, если у твоей Франьчишки голова на плечах, – сказал я.
– Так и муви. Ошалелашь!!! Ты залекциважила залецинями з ксенжки!!! Там выражние есть написано, але не допустить обвожение, раз в дзень пить соленого бульону, – произнесла Агнешка, передразнивая свою подругу Франчишку.
– Так ты даже воду не пила? – спросил я.
– Ни, – ответила Агнешка, – Ни воду, ни соленого бульона, как в ксенжи.
– Ты спятила!!! Это твоя ксенжи – это что, книга для самоубийц? – проорал я в трубку.
– Цо то есть «спятила», – переспросила Агнешка.
– Не важно, – ответил я, – Ошалелашь значит.
– Зараз так и Франьчишка муви, – ответила Агнешка.
– Да, к черту твою Франьчишку, – сказал я, – Срочно звони в скорую!!! Твой организм без этого гребанного бульона сейчас загнется! Ты через эту диету в реанимацию попадешь. Срочно вызывай себе скорую. Срочно!!!
– Кохане, ни мартвше, юж звонила, – сказала Агнешка, – Они юж были.
– Были уже? – переспросил я, – Так ты сейчас где? В больнице? Куда мне ехать?
– Ни, ни, я ни есть в спитале, – ответила Агнешка, – Я есть в дому. Лекари приехали, зазвонили мни до двери. Подобно як ветеран войны с битвы иду до двери, отчиняю, стою и падше на них як глупья.
– Почему, як глупья? – спросил я.
– Для тего, же буль минул, – ответила Агнешка.
– Стоп, стоп, стоп, – сказал я, – То есть, ты такая встала с дивана, идешь хромая к входной двери, подобно ветерану войны вернувшемуся со сражения, с каждым шагом тебе становиться все легче, и легче. А когда ты открыла дверь, то совсем все прошло, и ты стоишь и смотришь на них. Я правильно понял? А они?
– Они пытают, кто спарализовало? Гди больной? – ответила Агнешка, – Так ми встыд. Я в теде запомняла, что ломала диету и пила хербату.
– Хуууу, – облегченно сказал я в телефонную трубку, – Не переживай, хорошо, что забыла, что ломала диету и пила во время нее чай. Чай и плохая память тебя спасли.
– Тшебе то браво, а я в тоби, може бракую, – сказала девушка, – Приедешь?
– Уже еду, – произнес я.
Посреди гаража, на подъемнике, висело то, что когда-то называлось темно-зеленый «Мерседес-Бисмарк». После нехитрых Медведевских манипуляций с гаечными ключами и отвертками, машина теперь стала напоминать обглоданный скелет огромной рыбины триасового периода. Вся обшивка, двери, багажник и еще какие-то, ранее скрытые от человеческого глаза, запчасти, громоздились у стен по обе стороны гаража, а сам виновник данного действа – Медведь, стоял возле верстака и высекал сваркой яркие искры из куска металла.
– Ты что сделал!? – закричал Киля обходя металлический остов, оставшийся от машины.
Медведь снял черную сварочную маску и посмотрел на меня и Килю воспаленными зрачками своих красных глаз.
– Медведь? Зачем ты ее полностью разобрал? – спросил я друга, стараясь при этом не переходить на крик.
– Не полностью, а до основания, – спокойно ответил Медведь, закрыл маску рукой и продолжил дальше сварочные работы.
