Пограничье двух миров - страница 2



Не успел.

Тьма накрыла меня.

Сознание возвращалось волнами. Будто я лежал на самом краю моря, и с каждой волной память накрывала меня, затем снова отступала, унося боль, звук, запахи…


Меня то ли несли, то ли тащили – не мог понять. Слышал голоса… обрывки. Грубые, чужие. И снова темнота.

Очнулся… дома.

Я медленно открыл глаза – крыша избы, знакомая, родная, с вмятиной на перекладине, откуда когда-то капал дождь. Всё как было. Я приподнялся. Лёгкий скрип деревянной кровати. Посмотрел направо – та самая печь, где мы сушили валенки. Слева – окно. Я подошёл к нему.


Солнце. Лето. Тихо.


Зелень залила двор. Пахло свежим сеном и печёным хлебом. Лай собаки вдалеке, карканье вороны над изгородью, как в детстве.

Я глубоко вдохнул. Воздух – как мёд. Тепло, густо, живо. Прямо в сердце.

На столе стояла кружка. Белое, парное молоко. Тепло от него шло, будто в доме душа жила. А рядом – пирожки. Мамкины. С яйцом и зелёным луком, с картошкой, с вареньем. Те самые, что мы ели перед сенокосом.

Я сел. Взял кружку. Пирожок.


Откусил. Горячий, рассыпчатый, родной.

Дверь распахнулась.

– Алексей! – голос мамки, тёплый, певучий. Она влетела в комнату, словно никуда я не уезжал. За ней – батя, в вышитом льняном, с бородой, с тёплыми глазами.


– Ну, сынок! – сказал он, хлопнул по плечу. – Вернулся, наконец!


И брат. Младший. Смешной, озорной. Улыбка до ушей.

Мы сели за стол. Ели. Смеялись. Я забыл обо всём. Будто и не было ни шторма, ни крика, ни боли. Только тепло, запах пирогов и родные лица.

Но…


Что-то было не так.

Слишком всё было… гладко. Как будто неестественно. Как будто по чьей-то воле.


Вдруг внутри мелькнула мысль – а где мои товарищи? Где корабль? Где капитан?

Я положил пирожок.

– А где… остальные? – спросил я, и голос мой прозвучал чуждо, как во сне.


Мама улыбалась, но глаза её вдруг наполнились тенью.


Батя отвёл взгляд.

И тут меня ударило.

Нет. Это не может быть.

Я вскочил.

– Где я?! – закричал, и в тот же миг всё вокруг затряслось. Изба потемнела, солнце исчезло, стены словно развалились на глазах. Всё стало сыпаться, рушиться, исчезать…



Я очнулся.

Лицо в грязи. Рот полон пыли. Глаза жгло от солнца.

Меня тащили.

Я был привязан за ноги к лошади. Канат врезался в кожу. Спина горела от трения. Песок и мелкие камни резали, как ножи. Я попытался пошевелиться – тело не слушалось.

Только голова. Я поднял её, насколько мог, и увидел впереди фигуры – самураи. Один верхом. Остальные рядом, пешком.

Меня тащили как мешок. Как трофей. Или хуже – как животное.

Я попытался крикнуть, но голос вышел хриплым, как у умирающего.

Деревья мелькали мимо. Где-то далеко раздался крик – человеческий. Может, кто-то из моих. Может, ещё кто-то жив. Или я просто хотел в это верить.

Слёзы выступили на глазах – не от боли, нет.

От того, что родной дом, мама, батя, брат… были только сном. А реальность – вот она. Рвёт кожу и тянет тебя куда-то, где уже не человек, а просто пыль на дороге чужой земли.

Я открыл глаза и стал вертеть головой, сколько мог. Песок, камни, редкие кусты – всё мелькало в одну сторону. Лошадиная походка ритмично встряхивала меня, и каждый рывок отзывался болью в ребрах. Пыль попадала в нос, в рот. Я пытался рассмотреть хоть кого-нибудь из своих, хоть одну знакомую фигуру, но всё было пусто. Только чужие люди вокруг, чужая земля под телом, и будто небо над головой тоже стало не моим.

Я остался один.

Сердце сжалось. Словно внутри кто-то потянул за тонкую струну, что связывала меня с домом.