Пограничье двух миров - страница 3

Я лежал в пыли, как падаль, и думал: "Вот и всё, Алёшка. Это конец. Ты потерян, выброшен из мира, в который больше не вернёшься."

Меня накрыла такая тоска, что я едва не задохнулся. Хотелось закрыть глаза и больше не открывать. Просто исчезнуть, раствориться в этой дороге, в этом песке. Чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать.

Но тут… как будто кто-то положил руку на моё плечо – тёплую, сильную. Я вспомнил. Вспомнил разговор с отцом, когда мне было десять. Он тогда вернулся с войны. Я сидел на крылечке, грустный, молчал. И спросил:

– Батя, ты думал, что не вернёшься домой?

Он присел рядом, обнял и сказал:

– Сынок, я каждый день думал о вас. Не было ни дня, чтобы не вспоминал мамку, тебя, брата. Но я никогда не позволял себе сдаться. Ни на фронте, ни в плену, нигде. Я твердил себе: "Я пробьюсь. Вернусь. Пройду сквозь всё, что уготовила мне судьба."

– А если бы не получилось? – спросил я.

Он улыбнулся.

– Значит, умер бы, но стоя, не сдавшись. А пока жив – я иду вперёд.

Эти слова прозвучали у меня в голове так ясно, будто он сейчас рядом.

Слеза прокатилась по щеке. Теплая. Настоящая. Я закрыл глаза и прошептал, почти беззвучно:

– Да, батя… Я помню. Я постараюсь. Вернусь.

Сколько бы ни прошло времени. Сквозь всё. Сквозь ад, если надо.

И в ту же секунду во мне вспыхнул огонь. Тихий, но упрямый. Глубоко внутри. Я не знал, где нахожусь, кто эти люди и что они со мной сделают. Но теперь я знал точно: я не сдамся .

Пусть они тащат меня, пусть считают меня побеждённым. Они не знают, что во мне живёт кровь тех, кто шёл сквозь зимы, войны и пожары. Кто падал – и вставал.

И я встану.

Я улыбнулся сквозь боль. И про себя прошептал:

– Ждите, мама. Жди, батя. Жди, брат. Я вернусь. Как бы далеко ни занесло.

Очнулся я в пыли, под ярким солнцем, которое пекло без жалости. Всё тело ломило, каждый вдох отдавался болью, как будто рёбра внутри пересчитали молотом. И вот только я начал приходить в себя – один из самураев, заметил это. Он крикнул что-то вперёд, тому, кто ехал на коне.

Тот обернулся.

Высокий, в черных доспехах, со шлемом, украшенным золотыми рогами. Лицо – камень. Губы тонкие, глаза узкие, взгляд ледяной. Он посмотрел на меня, как на грязь на подошве, и тут же отвернулся. Сказал что-то короткое – его подчинённые поклонились и повиновались.

А меня продолжили тащить дальше.

Не знаю, сколько прошло – час, два, может, день. В этом положении время теряет смысл. Но дорога всё шла и шла, а пейзаж оставался прежним – выжженная, пыльная земля, скалистые склоны, редкие, как чужая доброта, деревья.

Но вдруг всё изменилось.

Колонна свернула, и мы вышли к долине. Я приподнял голову, насколько позволяли связки и боль, и чуть не лишился дыхания. Передо мной раскинулись поля – бескрайние, аккуратные, как по линейке. Вся долина была утыкана прямоугольниками, наполненными водой, и в этой воде, по колено, трудились сотни людей. Они двигались слаженно, словно были частями одного организма.

Рис.  Я слышал о нём. Но никогда не видел, как его выращивают. И никогда не думал, что это может выглядеть… величественно. Почти как ритуал.

По краю полей шла деревня. Дома – деревянные, с покатыми крышами, каждый как будто вырезан ножом. Простота – до идеала. Ни резьбы, ни украшений, только стройная, строгая геометрия. И вдалеке, будто выросший из самой земли, возвышался замок. Башни – как шипы дракона. Тяжелые, мощные стены. Не русская крепость, не европейский замок. Другое. Древнее. Незнакомое.