Лесовик недовольно покачал головой и, подхватив подойник, двинулся в загон для коз.
В былые времена не то что ребенок, охотник, молодой и удачливый, не забредал в эти места, боялся. А нынче? Шастают все кому не лень. Косуль пугают и черничник топчут. При старых-то Стражах куда как лучше было. И спокойнее, и тише... А с нынешних что возьмешь? Молодежь, одним словом.
Зойка недовольно покосилась на хозяина и, презрительно мекнув, удрала к дальней стене. Коза была молодой, с норовистым и вредным характером. И неприятностей от нее было значительно больше, чем молока. Однолетка. Чтоб ее.
– Уж я тебе! – привычно погрозил пальцем дядюшка Гаюн и достал скамеечку для дойки, поворачиваясь ко второй своей питомице, красавице и умнице Марте.
– Кызя-кызя... – коза с ленивой грацией повернулась к лесовику левым боком и доброжелательно дернула кончиком белого хвоста.
Лесовик довольно заурчал, когда до его носа долетел сладкий запах молока, смешанный с тяжелым козьим духом, и даже на секунду забыл о раздражающих переменах в призрачном лесу, о неопытных Стражах и толпах зевак и туристов. Рот наполнился слюной, а глаз приятно радовала тугая струя, взбивающая молоко в подойнике в воздушную ароматную пену.
И тот во дворе под чьей-то ногой скрипнула старая доска, а следом за скрипом зазвенел надтреснутым колокольчиком женский голос:
– Хозяин! Принимай гостей!
Марта замерла, выпучив глаза. Зойка ошалело шарахнулась в самый темный угол и там затаилась. Борис Борисыч заорал басом в своем стойле, а дядюшка Гаюн едва не перевернул подойник от неожиданности.
– Совсем совесть потеряли, – проворчал он и снова склонился к козе, чтобы обнаружить ту в состоянии дикого ужаса. Марту трясло, ее просто колотило от ужаса.
– Да что ж такое!? – лесовик уперся ладонями в колени, поднимаясь со скамьи. – Коз моих пугать? Ну, я вам...
Полыхая благородным гневом, хозяин призрачного леса выскочил во двор и замер на пороге сарая, рассматривая свою гостью.
Рыжие волосы собраны на затылке в небрежный узел, лицо бледное, молочное прямо, и ни одной веснушки, что удивительно при таком цвете волос. Платье темно-зеленое в желтый цветочек – неприлично короткое! – открывает ноги, по щиколотки спрятанные в светло-коричневые сапожки на высокой шнуровке, еще более неприличные, чем платье.
И глазищи – огромные, пронзительные, чужие.
«Донесли!!!» Обо всем недовольном бормотании, о нареканиях на молодежь, о тоске об ушедших днях.
«Но кто?» Все указывало на Зойку. И если бы та умела говорить, так ведь нет. Бред!
Дядюшка Гаюн склонил почтительно спину и опустил голову:
– Чем обязан высокому визиту?
Женщина на секунду растерялась, словно она ждала другого приема, нахмурилась и негромко произнесла:
– Мы только гости в доме хозяина леса. Смеем ли мы с моей... воспитанницей надеяться на ночлег и, может быть, легкий ужин?
Борис Борисыч снова заорал дурным голосом, словно боялся, что на ужин пойдет именно его ароматное мясо, а лесовик еще раз удивился такой реакции своих питомцев, но только пожал плечами и сделал приглашающий жест в сторону дома.
Пришедшая замялась на секунду, тяжело вздохнула и нехотя призналась:
– Прежде чем переступить порог вашего дома, я должна признаться в том, что... – зеленые глаза загорелись хищным огнем. – Матерью-хозяйкой клянусь, я никогда не... В общем, я думала, вы сами... Короче, в моих жилах течет волчья кровь. И я пойму, если вы...
