– А какая спокойная. Всю службу проспала как мышка, – похвастался Сергей Новосёлов, тридцатилетний русоволосый красавец.
– Вся в тебя. Ты ведь тоже всю службу проспал, – хохотнула его жена Евдокия.
– Ну что ты придумываешь? – возмутился Сергей. – Я не спал, я молился, как и положено, закрыв глаза. Разве можно спать стоя?
– Ну лошади-то спят. А ты чем хуже? – хлопнул его по-приятельски подошедший Демьян Корытов.
Хотя ни Демьян, ни его брат Козьма в полиции не служили, оба были для сыскной не чужими людьми.
Большая Морская – самая фешенебельная улица столицы. Самые модные магазины и первоклассные рестораны расположены именно здесь. Тысячи людей посещают их ежедневно. Но далеко не у всех из них собственный выезд. Потому и возникла на Большой Морской «биржа»[6]извозчиков. Кого попало в неё не пускают – клиент здесь особый, на задрипанной колымаге и полудохлой кляче домой не поедет.
А у Корытовых и сани с колясками новенькие, и лошадки резвые. До поры до времени они возили сыщиков неохотно, потому что те платят лишь то, что положено. Но однажды Козьма заехал в трактир на Разъезжей попить чайку, через полчаса вышел – ни лошадки, ни коляски, а Сергей Новосёлов в тот же вечер поймал абротников[7] и вернул Козьме пропажу. С тех пор Корытовы возили его бесплатно, а остальных чинов и агентов с большой скидкой.
– С Рождеством! – поздравил Новосёлова Демьян.
– С Рождеством, Серега! – вторил брату Козьма. – С Рождеством, Иван Дмитриевич!
– С Рождеством! – пожал им обоим руки Крутилин.
– А почему сюда приехали? – спросил у братьев Новосёлов. – Неужто в Семенцах церквей нет?
– Как нет? Мироний[8] так вообще под боком. Но женам с детишками на царя захотелось поглазеть, – объяснил Демьян, кивая на закутанных в дорогие платки дородных крестьянок, вокруг которых толпилась свора ребятишек.
– С Рождеством! – закричали дети.
Ангелина угостила их конфектами, которые на всякий случай прихватила с собой.
Домой вернулись около пяти. Зажгли на елке разноцветные парафиновые свечи, сели за заранее накрытый кухаркой стол, выпили, разговелись, обменялись подарками: Крутилин подарил Ангелине флакон духов Виолет де Парм, она ему кожаный бювар[9] для бумаг.
– Хорошо-то как, – признался Иван Дмитриевич. – А ведь ты права Гелюшка, радость надо и для самих себя устраивать.
Проснулись поздно. Только сели за стол, пришел с поздравлениями дворник Ферапонт, а если выражаться точнее, явился за праздничной данью. Такой уж в Петербурге обычай – на Масленицу и на Рождество благодарить дворников и околоточных. Околоточный само собой к Крутилину сунуться не посмел. А вот разодетый в праздничную красную рубаху Ферапонт явился. И остался подношением недоволен:
– У других дворников в домах по десять, а то и по двадцать квартир. А в нашем только две: ваша и господина пристава первого участка Адмиралтейской части. А работы-то никак не меньше. А вы одной синенькой[10] наградили. Маловато будет.
– Так ещё водки налил, – напомнил наглецу Крутилин.
– Водку готов сейчас же в лавке купить и вернуть. За ещё одну синенькую мне целое ведро[11]нальют. А то и два.
Пришлось уступить. Не то бы ещё час околачивался в гостиной.
Выпроводив Ферапонта, Иван Дмитриевич поднялся наверх, в сыскное. Там дежуривший сегодня чиновник Яблочков резался в карты с тремя агентами. Кроме карт на столе лежали пироги и нарезанная кружками колбаса, в центре красовалась ополовиненная осьмуха
