Попович нагнал Мстислава и Даниила у самой Калки. Молодой князь болтался в седле, будто кукла, набитая тряпками. Рывком схватил воевода княжеских коней за поводья, затянул в воду, кони поплыли, и Попович, не отпуская повода, потянул их по течению, вниз по реке, в сторону от толпы бегущих.
– Что это? Что это? – повторял Мстислав, поддерживая, теряющего сознание Даниила: – Их ведь не было! Откуда они явились в силе такой?..
Всадники выбрались на берег в каком-то густом кустарнике. По зарослям продираясь, поднялись от воды на береговой откос. Попович оглянулся на реку. Визжащий вал вражеской конницы въезжал и плыл через реку, передовые всадники уже выметывались в туче брызг из воды и мчались по этому берегу.
Редкие кучки пешцев щетинились копьями. Но монгольские всадники, не подходя к ним близко и не теряя темпа скачки, мгновенно засыпали их сотнями стрелами, превращая каждого убитого в ежа.
– Тащите князей к Днепру! – приказал Попович нескольким уцелевшим гридням, а сам, поворотив коня, попытался вернуться туда, где прежде был обоз, и теперь – в кольце телег, ощетинившихся кольями и копьями, стояли несколько сотен воинов и виднелись не срубленные стяги Мстислава Романовича и князя Андрея Добровицкого.
Монголы, выстроившись в страшный хоровод из сотен несущихся по кругу коней, не подъезжая к укреплению, засыпали его стрелами. По реке, багровой от крови, словно бревна при сплаве, густо плыли, истыканные стрелами, трупы. Все без доспехов – не успели обрядиться и вооружиться.
***
Затаившись в кустах, Попович видел, как на третий день выходили из-за обозов князья. Как бродники, явившиеся в войске монголов во множестве, в мохнатых шапках своих, вязали князей. Как прорвавшись за телеги, бродники и монголы вязали изнемогших от жажды дружинников.
Он поймал коня, одного из стоявших над еще умирающими хозяевами. Растянувшись во всю степную ширь, неотвратимо к Днепру двигались цепи монгольских всадников, как степной пожар траву, добивая на своем пути всех, кто еще двигался. Как волк, хоронясь по оврагам, пробираясь впереди монголов только ночью, воевода суздальский Александр Попович добрался до Днепра. По всему берегу догорали остовы лодок и больших стругов. У тех же, что издали казались целыми, были прорублены днища.
– Князь-надежа, Русь оборонил!
Князь Мстислав все лодьи прорубил!
припевал бродивший среди углей и щепок, какой-то безумный – седой, в кольчуге, но босой.
– Мстислав Удатный, княже благодатный!
Сам уплыл, а лодьи порубил…
пел сумасшедший.
Александр-воевода поискал хоть какое нибудь бревнышко, чтобы, держась за него, попытаться переплыть на другой берег Днепра. Хотя Днепр здесь – широк, многоводен и быстр. Переплыть его – все равно, что переплыть море… Сознание Поповича мутилось и ясно понималось только одно: что так погибать, что эдак…
Он успел снять пояс с мечом, сапоги и кольчугу, когда сумасшедший вдруг умолк, закончив свое пение странным булькающим звуком. Попович подошел к съежившемуся у обгорелой лодки безумному певцу и увидел торчащую у него в шее стрелу.
Попович поднял голову, привычно ища взглядом, откуда стрела послана. Прямо перед ним, саженях в тридцати, стояли монгольские мохнатые кони. Плоские лица всадников блестели, смазанные жиром.
– Вона, значит, на что ты меня, тезка, благословил… Александр-воитель…
Усмехнувшись, Попович повернулся к монголам спиной, и широко перекрестившись, шагнул в Днепр. Несколько стрел воткнулись ему в шею, в спину и в голову. Раскинув руки, он упал в волны и медленно поплыл на низ к Черному морю.
