Зиму дожили в спокойствии. Приезжали от рыцарей посланцы, привезли выкуп за пленных и подписали мир, на всех условиях князя Ярослава.
Александр во всех переговорах сидел рядом с отцом. Говорили и по-немецки, и по-шведски, поскольку и тем и другим языком оба владели. Но все пункты договора обсуждали через толмачей и только по-русски, дабы новгородцы князей в сговоре с немцами не заподозрили. Разумеется, это была во многом пустая формальность, торговые люди новгородские германское наречие разумели почти все. Но по-русски говорили, чтобы пустые разговоры в простом народе не пошли.
– Оно, конечно, – говорил Александру отец, когда они остались вдвоем в домашней палате, скинув тяжелые кафтаны и собольи шапки. – Договор хорош, когда за ним сила стоит! Чуть ослабнем – немцы про договор и не вспомнят! Это они сейчас сговорчивые, когда мы им холку намяли, да литва разбойная их с боков подпирает. Я, чаю, хотят они с нами замирение сделать и союз заключить, чтобы совместно на литву ударить. Союзников ищут! С нами-то им сейчас договариваться о союзе не с руки, еще Омовжа памятна, а союзников ищут. И найдут! Как располагаешь, где?
– Да что тут думать, – сказал Александр, – Во Пскове! А еще-то где?
– И в Чернигове! Однако Чернигов далеко, а Псков под боком. Знамо, во Пскове! Ну вот пущай, со Псковом совокупясь, и ратятся с литвой. Это ведь как решетом воду носить! Кабы был в Литве князь набольший, способный всех своих разбойников в руке держать – мы бы вмиг с ним мир сотворили! Худой ли добрый – ино дело, но мир! А нынче-то с кем говорить? В Литве каждый сам по себе! Буренка, да три куренка – вот тебе и князь! Князей, как на собаке блох…
По весне бояре разъехались по усадьбам на посевную страду. При князьях осталась только малая дружина из детей да пасынков. Молодые ребята томились за городскими стенами. Земли они не имели, не выслужили еще у князя поместий, а весна звала, тянула в поля, в лес, на Ильмень озеро. Ежедневное стояние в церкви и воинское учение, кои и в другое время казались молодым ребятам изнурительными, теперь вовсе стали в тягость. Только криком да тычками удавалось суздальцам заставлять их выполнять замысловатые построения да колоть копьями соломенные чучела, в конном и пешем строю махать мечами.
Томление конца весны и начала лета, еще не сменившееся летним зноем, повисло над Новгородом и княжеским Городищем, теплым ласковым ветерком выдувая из теремов и курных изб зимнюю копоть и духоту. Должно, в такой же истоме пребывал и малый гарнизон в Старой Руссе, когда невесть откуда налетели, литваки!
Забил набат в Новгороде. По его зову сбегались ратники как на пожар. Уже с коня, прокричал Ярослав Александру:
– Сажай воев в насады! Выгребайте на Ловать к Старой Руссе, там и встренемся! Без меня в сечу не ходить, не моги!
Новгородцы разворачивали порожние от товаров насады, спешно вываливали прямо на мостки пристани из нагруженных судов товар. Иные охапкой тащили доспехи, сваливали в насады, мол, потом по пути в доспехи облачимся, и деловито садились на весла.
– Шелом, шелом боевой надень!
Тиун Яким поспешал за широко шагавшим Александром.
– Кольчугу-то и в насаде наденешь, а шлемом-ти сразу покройся! Чтоб видать было, где князь!
Первый десяток судов отвалил от пристаней. Ладейщики споро выгребли в Ильмень озеро и бросили весла, когда попутный ветер выгнул дугою паруса.
