– На меня не смотри. Мне он тоже пока не заплатил.
– Ладно, – буркнул Бассарей. Скакнул к вещмешку Харта, который висел на привязанном эквимаре, и принялся копаться в нем.
– Эй! – возмутился Харт, но ничего не успел – Бассарей откопал бутылку виски и сдул с нее пыль.
– Этому парню нужна помощь, – сказал он Дакерсу.
– И не говори.
– А ну-ка положи на место, – велел Харт, но не особо грозно. Ему хотелось лишь сесть и прочитать письмо, которое чуть ли не жгло пальцы.
– А то что? Убьешь меня? Я бессмертный. Подай-ка стакан, парень.
Дакерс протянул Бассарею жестяную кружку, и нимкилим с отвращением покачал головой.
– Видимо, выбора нет.
– Виски у меня для лекарственных целей, так что не выдуй все, – проворчал Харт.
– Не колышет. – Бассарей налил на три пальца, передал кружку Дакерсу, звякнул бутылкой об жестянку и отпил несколько глотков прямо из горлышка.
– До дна, парень! – рыгнув, велел Бассарей, салютуя юному маршалу-ученику бутылкой.
– Он еще маленький, – сказал Бассарею Харт. А Дакерсу велел: – Поставь кружку.
Дакерс надулся, но сделал как велено.
– Бывайте, – попрощался Бассарей и свалил из лагеря, прихватив с собой пыльную бутылку лекарственного виски Харта.
Едва он скрылся из виду, как Харт торопливо извлек второй фонарь и зажег, пытаясь не выдать Дакерсу, как у него трясутся руки.
– Что вы делаете? – спросил Дакерс.
– Надо отлить, а я слишком добрый, чтобы забрать единственный фонарь и оставить тебя без света.
С этими словами Харт направился к ближайшему подходящему дереву, чтобы поддержать легенду. Развернул письмо и прочел его в пляшущем свете фонаря, пока в стороне между деревьев плыла какая-то душа.
Дорогой друг!
Очевидно, я существую, потому что твое письмо меня нашло, хотя я не понимаю, как и почему. Ты в самом деле рассчитывал меня найти или просто шлешь свои мысли в пространство, надеясь, что они обретут дом? В любом случае, знай: мне было приятно их получить.
У меня в самом деле есть такой человек в жизни. Но мне никогда не достичь такого уровня сволочизма, чтобы поставить недруга на место. Бесит. Хотелось бы быть позлее, но с ним ничего не работает.
Я все размышляю над твоей ситуацией, хотя довольно смутно представляю ее себе, и вот думаю: может быть, многие люди одиноки, а мы этого даже не знаем. Может, многие живут день за днем совершенно одни, думая, что никто не понимает, каково это. Не очень веселая картина, да?
Меня не назовешь одиноким человеком, но в последнее время я чувствую свою отстраненность… я будто в тупике. Но мне все равно нравится моя работа и люди, которых я встречаю от рассвета до заката, а у тебя как будто никого нет, и ты одинок. Это не одно и то же, да? Я, собственно, не в одиночестве, но порой чувствую себя, будто вокруг вечеринка, а я стою в уголке вместо того, чтобы танцевать. Все остальные скачут, совершенно меня не замечая. Или даже хуже, просто не хотят танцевать со мной. И позволь заметить, я вообще-то отлично танцую.
Если это письмо сможет добраться до тебя, то надеюсь, ты почувствуешь себя не таким одиноким, а может, и поймешь, что ты не один. А пока что прощаюсь.
Твой друг.
Харт перечитал еще раз. И еще.
Дорогой друг.
Он писал письмо, ни к кому конкретно не обращаясь, но кто-то же написал ответ. И этот кто-то ему понравился.
Торопливо возвращаясь в лагерь, он спохватился и вернул на лицо обычную равнодушную мину, прежде чем ступить в круг света от гаснущего костра. Не хотелось демонстрировать Дакерсу, что за последние десять минут для него перевернулся весь мир.
