– Ну, Саша, неудобно как-то. Что они подумают? Решат, что ты их не уважаешь, – отговариваю я.
– Я их, действительно, не уважаю. И сегодня на концерте они должны были это понять. На кой я им сдался? Да и не хочу я туда, не хочу и всё.
Эх, мне бы тогда поддержать Сашу, пошли бы в гостиницу, ну их всех, действительно, в баню! Но меня вдруг заклинило, для дела, мол, надо, иди.
– Ты не бойся, я к девушкам не пристаю, просто не хочу я туда, а тут больше некуда деться. – Дольский совсем расклеился, но вдруг лицо его оживилось, и он уверенно изрёк:
– Всё, придумал. Ты пойдёшь со мной. Будешь сидеть в предбаннике, они помоются и тихонько разойдутся.
– Ну, Саша, ты совсем не в ту степь… Надо же: я буду сидеть в предбаннике! Лучше скажешь им, что гитару забыл. Давай я её в номере спрячу.
– Уже не спрячешь, её нашли, – Саша кивнул в сторону Дворца культуры, из дверей выходила костылевская команда, гитара в чехле была у кого-то в руках. Сашу стали звать, он в последний раз взглянул на меня с надеждой, потом развернулся и пошёл к ребятам, выдав напоследок загадочную фразу: – «Заставит побриться, чтоб мог он учиться, учиться, учиться не пить!».
Уже далеко за полночь я проснулась от резкого хлопка входной двери. Потом кто-то споткнулся в коридоре, и на пороге моей комнаты выросла Витькина фигура. Целую долгую минуту он молча стоял, подперев косяк, наконец произнёс совершенно спокойно:
– Всё пропало, он нас погубил.
Почему-то сразу понимаю, что речь о Дольском, но молчу, жду продолжения.
– Он нас просто убил! Считай, что нас уже нет. Мы можем спокойно собирать вещи и проваливать отсюда. Нам этого никогда не простят.
– Ну, что он там натворил? – спрашиваю ворчливо, и Витя сразу понимает, что я на Сашиной стороне.
– Что натворил ваш любимчик? Как же, звезда, непризнанный гений! С ним все по-хорошему: гонорар заплатили, какой сказал. Тряпок в магазине набрал, перед людьми стыдно. Пел, что хотел, – все хлопали. А раньше – посадили бы за такие песни! Что ему ещё надо, чем ему Елфимов-то не угодил?
Витя принялся ходить по комнате взад-вперёд и, внезапно плюхнувшись на край моей кровати, с нервной улыбкой продолжил:
– Представляешь, его люди угостили, нахвалили, а он им: кровь из народа пьёте, всех в рабов превратили! Самого Елфимова упырём назвал! Его уж и так, и эдак отвлекаем, он всё своё. Только мэр в предбанник выйдет, он ему опять какую-нибудь гадость. Тот, понятно, не выдержал и ушёл, за ним – вся свита. Пропало наше дело! Как мы завтра к мэру на дачу поедем, ума не приложу. Надо что-то предпринять.
– А что, Саша выпил? – Хотя что тут спрашивать, ответ очевиден.
– Просто нажрался, как последняя свинья! – восклицает Витя, и тут я понимаю, что он и сам хорош.
– Нечего было его в баню тащить, – заступаюсь я, – он говорил мне, что не хочет там перед этими партийными боссами, к тому же голыми, петь и играть.
– Так пусть бы не шёл, что его туда, насильно тянули? Подумаешь, какой принц! Думает, без него людям в бане не помыться.
– Он говорил, что велели идти и гитару не забыть, – упрямо гну своё, а сама думаю: ведь я тоже его подтолкнула.
– Я ему таких слов не говорил, – со значением произнёс Витя. – А я – руководитель поездки! Вот пусть ваш кумир завтра извинится. Если, конечно, будет в форме.
Дольский появился поздно ночью и тут же рухнул в постель, не снимая одежды. Наутро зашла в его комнату. Саша спал, но при моем приближении сразу открыл глаза.
