Похождения Козерога - страница 32

Чтобы закончить повествование об этом семействе, приведу забавную подробность: старших сестёр – Раю и Галю – я величал тётками и на «вы», так же, как и их мать – тётю Соню, хотя, строго говоря, она приходилась мне двоюродной бабушкой. А младшая поросль Коганов у меня обходилась именами: Арон, Циля, Лёва, и обращался к ним на «ты». Интересно, что самый молодой из них, рождённый Сарубейлей в возрасте, как судачили потихоньку за её спиной, «когда уже неприлично рожать детей», был моложе меня, его племянника, на два года. У «дяди Лёвки» было не всё в порядке с мозгами, на работу его брали только чернорабочим, курьером, а самым лучшим местом, куда он устроился – это печатником в типографию. Зато парень он был добрейший и бесхитростный, из тех, кого обманывать – просто грех.

Осенью 1947 года мы переехали в столицу бывшей Восточной Пруссии Кёнигсберг, получивший имя «Всесоюзного старосты» Михаила Ивановича Калинина через месяц после его смерти – в июле 1946 года. Любопытно, что два города, названные в его честь ещё в тридцатые годы – Калинин и Калининград Подмосковный, обрели другие имена. Первый стал опять, как встарь, Тверью, другой почтили памятью о более политкорректном лице – Сергее Павловиче Королёве. Хочется догадаться, доколе продержится последний город имени «Всесоюзного старосты»? Между прочим, такую кликуху, ему дал Лев Троцкий, правда, она звучала как «Всероссийский староста». Потом Россия превратилась в СССР, и глава законодательного органа стал рангом выше.

Отец уехал на место нового жительства раньше нас – его жены и детей. Надо было подобрать жилище. При переселении на Памир, в Высоковск, Раменское, ничего выбирать не приходилось. По приезде новосёлам вручали ключи от комнаты или квартиры, и, милости просим, обустраивайтесь! Иначе обстояло в Калининграде-Кёнигсберге. Когда мой папаша туда завербовался (это так называлось), в городе оставалось не очень много прежних хозяев – немцев. Вроде бы, десятки тысяч. А всего в столице Пруссии (1939 г.) проживало 370 тысяч. Представляете, какой это был город-сад, если по территории он равнялся Ленинграду, в котором тогда же числилось два с половиной миллиона жителей! Не смотря на значительные разрушения, в городе имелось немало уцелевших жилищ.

Вновь прибывшему прокурору было предложено несколько вариантов – не квартир, а домов. И всё на одной улице, носившей вполне советское название – Волочаевская (в честь местечка на Дальнем Востоке, где произошло одно из главных сражений Гражданской войны).

Отец выбрал особняк, утопающий в деревьях. Когда он прибыл наутро с вещами, возле особняка маячил вооружённый военный постовой. Оказалось, какой-то шустрый полковник облюбовал приглянувшееся папаше жилище, и осмотрительно защитил его от чьего-либо вторжения. Пришлось отцу довольствоваться соседним домом. Тот был менее внушителен, деревья пореже и пониже, а на чердаке даже обнаружилась, раздробленная залётным осколком, балка перекрытия. Но особняк был двухэтажный, пятикомнатный, с обширным, тоже пятикомнатным, подвалом с бетонными полами. Низкорослые деревья, в отличие от высоких голубых елей и пирамидальных тополей соседа, были обильно плодоносящими яблонями, грушами и вишнями.

Мы прибыли в Калининград, можно сказать, впятером: мама, я, младший братик Валерка, домработница Мотя и ещё один ребёнок, от бремени которого мама готовилась разрешиться поближе к Новому Году. Ещё один Гаврилов родился в конце февраля 1943 года, и получил имя по наследству от погибшего в эвакуации Валерика. А Мотя появилась у нас в Раменском, перед самым отъездом, её привели родители, которым в их деревне кто-то сказал, что «прокурорша» ищет помощницу по хозяйству, в ожидании прибавления семейства. Они сидели в нашей квартире, напряжённые, смущённые, и всё твердили пунцовой от возбуждения дочке: