Похождения Козерога - страница 57

Конца эпопеи я не видел, ибо, не смотря на всю свою шкодливую храбрость, трусливо удрал домой. Думаю, преподаватель английского языка давно догадывался, кто строит ему всякие пакости, но из-за природной и офицерской воспитанности терпел и ждал, когда угомонится проказливый ученик. Собачий эпизод он не оставил без последствий. На педсовете встал вопрос о моём исключении из школы за хулиганский проступок. Из уважения к прокурору Ивану Дмитриевичу Гаврилову на заседание пригласили – нет, не самого прокурора, а его жену – Анну Борисовну Гаврилову. Впрочем, чего уж тут подменять истину красивыми оговорками: не из уважения только пригласили, а потому как администрация школы просто-напросто убоялась вполне возможной негативной реакции товарища районного прокурора на исключение его сына из их учебного заведения.

Времена – то всё-таки были сталинские, могли усмотреть в исключении из школы сына одного из руководителей района попытку подрыва авторитета советской власти. Могу сослаться на то, что произошло в моей Раменской школе, где (вот уж совпадение!) новый учитель английского языка сходу наставил троек и двоек неспособным к языкам балбесам, каковые числились в лучших учениках. Среди них оказались: сын какого-то чинуши из райисполкома, я – сын районного прокурора и сын секретаря райкома партии. Раменского англичанина выгнали с работы «за антипедагогическую и антисоветскую деятельность». Где была гарантия, что наш, калининградский англичанин не повторит судьбу раменского коллеги?!

На педсовете меня заочно подвергли резкой критике, а мама заверила высокое собрание, что примет надлежащие меры к сыну-шалопаю, допустившему хулиганство. Это в переводе с педагогического языка, понятного в той аудитории, означало «выпорю сукиного сына, как сидорову козу». На том и разошлись. А мама дома устало спросила:

– Тебе что – делать нечего?

Разумеется, она меня и пальцем не тронула. В нашей семье никогда, ни за что детей не били.

Так завершилась первая попытка исключить меня из школы.

Понятное дело, что помимо химички и англичанина у нас были и другие учителя. Обойти их вниманием было бы жестокой несправедливостью, каковыми отличаются неблагодарные школяры, а мне таковым не хотелось бы прослыть. Ведь учителей можно смело назвать гранильщиками и полировщиками характеров своих учеников. Надо мной они потрудились немало, и если не всё доброе пошло впрок, то не их то вина, а моя беда. Некоторые из них удержались в памяти.

Математик Фарбер. Небольшого росточка, толстенький, в массивных очках, вполне симпатичный дядечка. Звали его Самуил с чем-то, и за глаза у школьников обозначался этим именем. Он обладал двумя особенностями. Придёт в класс, и с ходу пишет на доске условия мудрёной задачки, формулу уравнения или теоремы. И громогласно заявляет:

– Есть желающие получить пятёрку за четверть?

Желающих – хоть отбавляй. Чтобы перечислить справившихся с задачкой, уравнением, теоремой хватило бы пальцев одной руки. Так отличался заумный парень по фамилии Петухов, он потом поступил в Московский Физтех. Однажды и я решил какую-то мудрёную задачку, и попал в любимчики Самуила.

Другой особенностью математика являлась поразительная его способность обнаруживать на контрольных тех, кто списывал у соседа нужное решение. Выявлял их совершенно недоступным нашему пониманию методом: отойдёт к окну, вроде бы задумается, отвернувшись от класса, и вдруг: