Похвала тени - страница 13

Возле хижины дорога сворачивает влево, и огонек, мерцавший с правой стороны, теперь оказывается прямо передо мной, в конце просеки. Створки сёдзи на лицевой стороне лачуги плотно задвинуты, а над входом сбоку висит короткая веревочная занавеска. Проникающие сквозь нее отсветы огня в кухонном очаге ложатся на дорогу, достигая корней высокой сосны на противоположной стороне… Я подхожу к дому. Из-за занавески слышен плеск воды – видно, там что-то моют в раковине. Сквозь маленькое оконце у края стрехи струится дым, сворачиваясь кольцами, похожими на ласточкины гнезда. «Интересно, что делают в доме? Может, несмотря на поздний час, готовят ужин?» Не успел я подумать об этом, как ощутил знакомый запах мисо-сиру[48] и вкусно скворчащей на огне рыбы.

«Кажется, мама жарит мою любимую сайру».

Внезапно я ощутил сильный голод. Мне не терпелось поскорее очутиться дома, сесть за стол рядом с матерью и приняться за еду.

Заглянув за веревочную занавеску, я и вправду увидел мать: с повязанным на голове полотенцем она сидела на корточках возле очага и, моргая от дыма, раздувала огонь с помощью бамбуковой трубки. Над поленьями, точно змеиные жала, взвивались языки пламени, бросая алые отблески на материнское лицо. Да, видно, нелегко ей теперь приходится, ведь, когда мы жили в Токио и не знали нужды, у нее не было необходимости заниматься стряпней… На матери замызганный ватный халат из дешевой ткани и драная синяя безрукавка. Оттого, что, раздувая огонь, она склонилась над очагом, ее спина кажется сутулой, как у горбуньи. Когда же мама успела превратиться в эту деревенскую старуху?

– Мама, мама! Это я, Дзюнъити! – крикнул я с порога. – Я вернулся!

Мать неторопливо отложила в сторону бамбуковую трубку и, уперев руки в поясницу, с усилием поднялась на ноги.

– Как ты сказал? Ты, кажется, назвался моим сыном? – проговорила она, оглянувшись, незнакомым голосом, еще более хриплым и невнятным, чем шелест болотных лотосов.

– Ну да, конечно. Я твой сын Дзюнъити. Я вернулся.

Не промолвив ни слова в ответ, мать пристально рассматривала меня. Выбившиеся из-под полотенца седеющие пряди припорошены пеплом из очага. Лоб и щеки иссечены глубокими морщинами. Передо мной стояла какая-то чужая, безумная старуха.

– Давно, уже десять или двадцать лет, я жду своего сына. Но ты – не мой сын. Мой сын должен быть намного старше. И сейчас он, наверное, идет по дороге к этому дому. А сына по имени Дзюнъити у меня нет.

– Вот оно что? Значит, вы не моя мама?

«Ну конечно, – подумал я, – эта старуха не может быть моей матерью. Как бы ни опустилась моя мама, она не могла так состариться. Но в таком случае где же она?»

– Послушайте, бабушка, я проделал весь этот путь только для того, чтобы увидеть свою маму. Может быть, вы знаете, где она? Если знаете, умоляю, скажите мне.

– Ты хочешь, чтобы я сказала, где твоя мать? – Старуха недоуменно уставилась на меня своими мутными глазами, в уголках которых скопился гной. – Откуда мне знать, где она?

– Я шел всю ночь и ужасно проголодался. Пожалуйста, дайте мне чего-нибудь поесть.

Старуха с угрюмым видом оглядела меня с ног до головы.

– Ну и бесстыжий ты, даром, что ребенок. Про мать-то, небось, нарочно выдумал. Посмотри на себя, оборванец. Ты, часом, не побирушка?

– Что вы, какой же я побирушка? У меня есть родители. Мы бедные, поэтому я так плохо одет. Но я не побирушка.