Каждый из этих трех подходов, как бы ценны они ни были в той или иной ситуации, может представлять собой неспособность взять на себя решение больших вопросов души. Мы можем улучшить свою химию или поведение, но для чего? То, что приводит нас в различные темные леса, часто интерпретируется как внешнее нарушение души, вторжение в плавно текущую жизнь, будь то действия других людей, судьбы или наш собственный выбор. Но так же часто, необъяснимым образом, именно сама душа приводит нас в это трудное место, чтобы расширить нас, попросить от нас больше, чем мы планировали дать. Только внимая душевной ране и учась согласовывать свой выбор с ее таинственными корректорами, мы можем активно сотрудничать с этим настоятельным призывом к исцелению. Все, что мы делаем, чтобы избежать вопроса о душе, продлевает нашу зависимость от обломков старой жизни и бессмысленности ее страданий. Только осознав смысл этих страданий и их программу духовного расширения, мы сможем выбраться из темного леса.
Вторая половина жизни открывает богатые возможности для духовного расширения, ведь мы никогда не будем обладать большими возможностями выбора, никогда не получим больше уроков истории, из которых можно извлечь уроки, и никогда не будем обладать большей эмоциональной устойчивостью, большей проницательностью в отношении того, что нам подходит, а что нет, или более глубокой, иногда более отчаянной убежденностью в важности возвращения нашей жизни. Мы уже выжили, а это многое значит. Еще большее значение будет иметь то, как и используем ли мы в конце концов эти накопленные силы, чтобы вернуть нашу жизнь из нашей истории.
Что же это за внутренние императивы, которые поднимаются, чтобы поддержать нас и бросить нам вызов в путешествии второй половины жизни? Возможно, самым убедительным вкладом Юнга является идея индивидуации, то есть пожизненного проекта становления более цельной личностью, какой нам суждено быть, – такой, какой нас задумали боги, а не родители, племя или, тем более, легко запуганное или раздутое эго. Отдавая должное тайне других, наша индивидуация призывает каждого из нас встать в присутствии своей собственной тайны и стать более ответственным за то, кем мы являемся в этом путешествии, которое мы называем нашей жизнью. Так часто идею индивидуации путают с самоиндульгенцией или простым индивидуализмом, но чаще всего индивидуация требует от нас отказа от планов эго по обеспечению безопасности и эмоциональному подкреплению в пользу смиренного служения намерениям души. Это прямо противоположно самоиндульгенции; это служение эго высшему порядку, явленному нам через Я.
Я – это воплощение всей полноты жизни организма. Оно является архитектором целостности. Что следит за вашим биологическим равновесием, когда вы читаете эти строки? Что управляет вашими эмоциональными и ментальными реакциями? Что обеспечивает постоянство, когда сознание отвлечено или спит? Более широкое присутствие, которое мы все ощущали в детстве, но потом потеряли с ним связь, движет и направляет весь организм на выживание, рост, развитие и смысл. То, кем мы себя считаем, – лишь ограниченная функция эго, этой тонкой пластины сознания, плавающей в радужном океане под названием душа. Учитывая склонность эго к попыткам затвердеть то, что находится в движении, лучше думать о "Я" как о глаголе, а не как о существительном. Я само по себе; оно всегда само по себе, даже когда, к ужасу эго, движет нас к нашим собственным смертным целям. Эту динамическую модель тотальности психики прочувствовал священник XIX века Джерард Мэнли Хопкинс в своих пышных строках:
