26.07.18. Лимере.
Я хорошо помню этот разговор. Я уходила от Франсуа, когда Пьеру было пять лет. Естественно, просила Франсуа отдать мне Пьера. Но это был единственный случай, когда он отказал мне. Отказал жестко и безоговорочно: «Ты не сможешь в Израиле дать Пьеру то, что он имеет во Франции. Кроме того – он католик». Франсуа не запрещал мне общение с сыном, более того, на мой день рождения и на праздники звонил и передавал трубку Пьеру, чтобы тот поздравил мать. А с 2005 года, когда ему исполнилось десять лет, Пьер сам иногда звонил мне, делился своими нехитрыми новостями. Кажется, я оставалась для него матерью. Он недоумевал, почему мы живем порознь, но ни разу не упрекнул меня в этом. Франсуа так и не рассказал ему, что это я решилась на разрыв, на репатриацию в Израиль, когда созналась Франсуа, что изменяю ему. На самом деле, Франсуа догадывался обо всем, да и трудно было не догадаться, но терпел, надеясь, что мое «заблуждение», так он назвал это при нашем объяснении, пройдет, и я вернусь в семью. Возможно, если бы он рвал и метал, обзывал меня последними словами, которые я заслуживала, я бы смирилась, осталась с ним и Пьером. Но это «непротивление злу» возмутило меня тогда больше всего.
Когда Франсуа умер, Пьер учился в частном коллеже (не путайте с колледжами, это чисто французское наименование школы второго уровня). Последний год, в следующем году он должен был пойти в лицей, где получит степень бакалавра, необходимую для поступления в университет. Четырнадцать лет (ему исполнялось четырнадцать через две недели) – непростой возраст. В коллеже это старшеклассники, привыкшие чувствовать себя почти взрослыми, имеющие собственное мнение по любому вопросу. Пьер практически впервые встретил свою мать, не считать же встречами связь по интернету. Он был очень насторожен, пытался понять, что несет для него новая ситуация. Я старалась объяснить Пьеру, что почти ничего в его жизни не меняется. Он по-прежнему будет учиться в частной школе. Отец оставил ему программу для оплаты полного цикла образования, включая университет. Лето он будет проводить в Лимере, но, если захочет увидеть другие города и страны, я оплачу поездки. Буду стараться проводить летние каникулы вместе с ним в Лимере, но у меня собственная жизнь. Не знаю пока, вернусь ли во Францию, или останусь в Израиле. Но надеюсь, что мы теперь будем часто видеться.
Видела, что он колеблется, не знает, как называть меня, старалась прийти ему на помощь:
– Милый, я была и остаюсь твоей мамой, ты для меня самый дорогой. Я надеюсь, ты вырастешь, заведешь собственную семью, и я буду жить с вами.
– Мама, – решился, – у тебя сейчас другая семья?
– Нет, мой мальчик, у меня нет другой семьи, кроме тебя, но есть друг. Надеюсь познакомить вас. Он хороший человек.
Возможно, я немного исказила слова, забыла что-то из нашего разговора, но тональность была именно такой. И я рада, что удалось при первой встрече найти простые, понятные Пьеру слова.
Следующую запись я сделала уже в Лимере, куда поехала после Парижа.
07.02.09, суббота. Лимере.
Меня и Пьера еще не ввели в права наследования, но ситуация бесконфликтна, и в Лимере меня встретили благожелательно. Собственно, Мариус – фактически полностью распоряжавшийся виноградником и производством вина – великолепно помнит меня, ведь мы приезжали с Франсуа в Лимере каждое лето. Открыл мне дом, провел по винограднику, хотя смотреть там зимой нечего, завел в старинное подземное хранилище. Мне показалось, что там огромное количество бочек и бутылок. Мариус сказал, что продажи идут вяло, но он надеется к следующему урожаю немного освободить хранилище.
