Я предполагала, что сестра на работе, но Славик-то, протирающий штаны за компом, сколько я его помню, должен быть дома. На него вся надежда.
Продолжаю вжимать звонок в стену, надеясь на то, что он просто в наушниках и скоро сквозь рев его перестрелок прорвется шумом извне, но напрасно. В квартире тишина.
Ну и что теперь делать?
Прислоняюсь спиной к двери и начинаю медленно по ней сползать. Я могу подождать. Рано или поздно кто-то явится. Возвращаться назад ни с чем, после того, какой путь я преодолела, сейчас кажется просто немыслимым.
И пугающим.
Меня до чертиков пугает Миша и то, как ловко он мной манипулировал. Меня пугает то, что он мне еще не рассказал, то, какими на самом деле были наши отношения. Но больше всего меня пугает, что я лишилась своей виртуозной чуйки на мужиков. Ни разу не почувствовала, что он мне врет или что он опасен.
Хотя в последнее все еще не верю. То накрученная до максимума реакция на слова соседки-неформалки “так и думала, что все этим кончится”. Нет, мой муж категорически не из этой породы мужчин с вольными руками. Вспомнить только, как мягко он гладил меня по голове, пока я не заснула. Просто он… скрытный. И явно имеет свои мотивы.
А я вот это все не люблю.
Со мной нужно в лоб и без увертываний. Ненавижу все эти привычные обществу игры в молчанку, намеки и манипуляции чувствами.
Я громко вздыхаю, расстегивая ворот пуховика. Если моя задумка не увенчается успехом, мне придется вернуться в ту квартиру. К нему. Но думать об этом сейчас не хочется, я пытаюсь мыслить оптимистично.
В коляске просыпается Марсель. Сначала негромко кряхтит и ворочается, а потом привычно оглашает округу своим ором. Я с трудом встаю с пола и заглядываю в коляску. Черт, он весь красный. Наверное, изжарился в трех слоях одежды.
Расстегиваю его комбез, развязываю шапочку.
— Вот так лучше, да, Марс? — пытаюсь заговорить его, чтобы отвлечь от криков. Боже, где же его соска?
Ощупываю рукой матрасик под ним и вытягиваю пустышку. Выглядит довольно чисто… А я твердо уверена, что ребенка нужно знакомить с бактериями, так что почти без зазрения совести пихаю ему ее в рот. Марсель замолкает и упирает в меня две своих зеленовато-серых бусинки.
А потом поворачивается на бок и из этого положения садится. Осматривает окружающее его пространство и, как мне кажется, еще более нервно начинает грызть несчастную пустышку. Я опираюсь на ручку коляски и устало сгибаюсь пополам. Что я буду делать здесь несколько часов с ребенком, я, надо признать, не подумала. Хорошо, что взяла ему готовую смесь и сменные подгузники. Плохо, что не подумала, как буду его развлекать.
Марс вынимает изо рта соску и, смотря прямо мне в глаза, кидает ее на пол.
— Черт, — не удерживаюсь я. — Ты специально это сделал! Это твоя любимая игра, да?
Мелкий заливается смехом и подпрыгивает на попке, раскачивая коляску. Чудесно, теперь затыкатель младенцев выбыл из игры.
Дверь соседней квартиры с характерным скрежетом открывается и на лестничной клетке появляется заспанное хорошо знакомое лицо. Точно, как я могла забыть про распутную Риту!
— Ой, привет, Мариш, а ты что здесь делаешь?
Я привычно морщусь. И от ее елейного голоска, никак не соотносящегося с помятым видом, и от самого имени. Ненавижу, ненавижу все эти уменьшительно-ласкательные вариации. И если незнакомцам это простительно, и я пропускаю эти вольности мимо ушей, потому что они не владеют полной информацией, то со старыми знакомыми не вижу смысла любезничать.
