Всегда у Кира перед глазами стола бабушка Надя, сухонькая, судьбой и тяжёлой работой истрёпанная, согнувшаяся, с поникшей головой, на коленях, читавшая молитву и просившая у Бога прощения и покаяния. Если внимательно вслушиваться в её тихое «клокотание души», иначе не назовёшь эти, не от ума идущие, а из недр её большой души, слова полушёпотом, от души, вмещающей всё и всех, и спешащей помочь даже тем, кто в разы моложе, сильнее, чем она, но в те моменты она готова и горы свернуть. Вот тогда понимаешь, какая она сильная, как крепок её дух, не сломленный невзгодами, тяжёлым трудом с десяти лет, родами на делянке, при посеве или под копной во время косовицы. Конечно же, от болезней и голода не судьба была выжить всем двенадцати детям, но это же не её вина. Это эталон русской женщины, бескорыстной труженицы, матери и прекрасной, заботливой бабушки.
Вспоминая, он не мог понять, в чём же грехи, повинности, проступки, за которые она ежедневно кается и просит прощения. И, казалось, в том месте, где она так «яростно», а не намётками того, лёгким поклоном, била полы перед собой лбом, что у внука сердце обрываясь от того, что он воспринимал эту боль, как свою.
Но по большому счёту, Кирюха, как и всё парни шестидесятых и начала семидесятых, рос почти таким, как все, а то, что было только у него, он держал глубоко в груди и ни с кем не делился.
Конец лета. Успенский пост. Утро. Посёлок только пробуждается, в отличие от сёл, там где люди держат домашнее хозяйство или даже сохранилось коллективное хозяйство, что сейчас большая редкость, с молочно-товарной фермой, где рабочий график начинается не с 8:00, а зависит от биологического цикла крупно-рогатого скота в первую очередь. А в посёлке в это время на улицах ещё пустынно. Редкие легковые автомобили пробегают, на время разрезая тишину на две части: одна из них – «до того», вторая – «после того, как».
Соблюдая правила уличного движения, прижимаясь к левой обочине, так как тротуара на этой улице никогда не было, с востока на запад, воспринимая поредевшей, некогда имевшую шевелюру, от которой девушки в те, уже далёкие 70-е годы были в восторге, плешью макушки первые лучи восходящего солнца. Мужичок, с явной склонность с полноте идёт налегке, но явно спешит. И казалось, куда спешить, жизнь, как минимум уже ближе к середине осени, а осень жизни, как известно у каждого разная.
Одни, в 90 лет такие подвижные и энергичные, что, если их подгримировать чуток, то 20 лет легко можно навскидку сбросить. Но и не без того, что идёт грузный человек лет 50-ти и пыхтит, как паровоз и останавливается с одышкой и ищет точку опоры, если не для своей пятой точки, то, чтобы ухватится рукой, для удержания лишних килограммов, которые в теле, в состоянии равновесия и устойчивости. Это может быть ограда и низко свисающая ветка дерева. Что касаемо нашего путника, то он ни первый и не второй. Он выглядит по своим годам и, если бы не средних размеров борода, то минимум на пять лет можно было верхнюю планку возраста снизить.
Походка его была мягкой и немного грузноватой. Несмотря на то, что мужчина шёл не прогулочным шагом и ни где-нибудь в парке, в зоне отдыха, а по обычной, необорудованной тротуаром улице, он отвлекался на всё, что могло только привлечь его внимание: на игривого котёнка, пробравшегося через небольшую щель под воротами и с интересом изучающего, ещё мало знакомый мир за пределами территории, границу которой ему указала мама-кошка; на то, как женщина средних лет, в спортивном костюме, выбрав в качестве спортивного снаряда ствол молодого дерева, делала от него что-то, чем-то отдалённо напоминающее отжимания.
