Оленка много пела, да еще таким голосищем! Просто басом. Откуда в ее тоненьком теле брались обертоны оперной примы, Жорж не знал, но аккомпанировал честно. От души. Время от времени ловя на себе настороженные, удивленные взгляды девушки.
Их переглядки за роялем заметил бдительный отец. Отвел в сторону и прямо сказал:
– Елена просватана за князя Белосельского-Белозерского.
Жорж пару раз видел этого добродушного некрасивого увальня в гостях у Бенкендорфов. Никакого интереса невесты тот не вызывал.
– Она его не любит, – вырвалось у юноши.
Александр Христофорович рассмеялся.
– Тебе известно, кого она любит, кого нет? Оленка никому своих тайн не рассказывает. Прошу от сердца: остерегись.
Если бы его сын вдрызгался в Катю, старшую падчерицу, Жар-птицу, отец бы и бровью не повел. Сама отошьет. Такая уродилась. Повелительная и победительная, как мать. А вот Оленка, подснежник, за себя не заступится. Не сумеет. В Жорже его характер. Егоза и бабник. Раззявил рот на лакомый кусочек! Нет, не того поля ягода. И не только по рождению, знатности, богатству. Обидит. Ей-богу, обидит. Александр Христофорович себя знал – значит, знал и Жоржа. Погуляет и бросит, а ей одни слезы.
– Не смей на нее даже глаз поднимать, – с угрозой сказал он сыну. – Сговорена и точка.
Жорж остался при своем мнении, тем более что глаза у него – уголья, матушкино наследство. В любой Снегурочке дыру прожгут. И Александр Христофорович остался при волнениях. Правда, жене ни слова не сказал. К чему лишние трепыхания? А вот Елене строго-настрого запретил петь в паре с Жоржем, чем смутил девушку до крайности. Ничего, погорят щеки и остынут.
– Простите меня, папа, – пролепетала она.
– Да ты ни в чем не виновата.
Оленка покусала губу.
– Я обеспокоила вас. Простите.
Такая хорошая, слов нет. И жалко ее почему-то заранее. Странное это чувство. Ну, привязан он к падчерицам, как будто его кровь. Столько лет – чего удивительного?
Поэтому отъезд Жоржа в Москву, навстречу персидскому посольству, оказался как нельзя кстати. С Александером они встретились если не как друзья, то как старые знакомые. Того жандармы доставили из Питера на крошечную станцию Подлиповье, и там, подальше от любопытных глаз, сняли наручники. Позволили вымыться и переодеться в чистое из его же собственного, привезенного срочной эстафетой, гардероба. И вручили пакет с «экстраординарной суммой» – на расходы во время миссии.
Джеймс подыхал от смеха: как у них тут все торжественно делается! Он слыхал историю одного государственного преступника 14 декабря, которого везли в ссылку, по ошибке заковав ноги крест-накрест. А ты не сиди нога на ногу, когда тебе кандалы надевают. Бедолаге в пути было весьма трудно: ни ходить, ни отправлять естественные надобности, ни даже сесть как следует в телеге он не мог. Государь при отправлении ссыльных явил милость: запретил заклепывать кандалы, как было прежде. А велел просто закрывать на замок. Ключи у фельдъегеря. В любой момент можно открыть. Ссыльный с ногами наизнанку на каждой станции молил: раскуйте и закуйте правильно. Но начальство, сокрушаясь и соболезнуя, везде боялось нарушить и уверяло, что для столь сложной операции нужно именное повеление. Уже где-то под Томском узник вспомнил волшебное слово: «по уставу». «Закуйте по уставу!» – потребовал он, и все чудесным образом изменилось. Ноги встали на место. Жаль дороги оставалось с гулькин нос.
