– Что он сказал, отец Эйбл?
– Мне не хотелось бы это переводить.
– И всё же, Вам придётся сделать это, отец Эйбл. Я догадываюсь, Вы здесь не просто так. Переводите, отец Эйбл!
– Он сказал, что через три месяца голова короля Эгберта будет лежать на этом блюде, и он станет полновластным хозяином Англии…..А когда Вы достигнете зрелости и расцвета, он возляжет с Вами на ложе, как с одной из многочисленных шлюх, которых он смог покорить.
Я поднялась со своего места и подошла к наглому викингу. Дальше всё произошло так быстро, что, если бы меня вдруг разбудили и спросили бы о случившемся, я ответила бы, что это была вовсе не я, а кто-то достаточно сильный и уверенный, действовавший от моего лица в моём теле. Я влепила конунгу такую жирную оплеуху, что его левая щека зарделась от удара. Рерик взялся за кинжал, который вытащил из своих ножен, украшенных драгоценными камнями. Король Годфрид встал между мной и конунгом и произнёс то, что последнего заставило сесть на своё место и гневно посмотреть на меня. Перевода не потребовалось, и всё же, отец Эйбл перевёл:
– Вы находитесь под защитой короля и являетесь его гостьей и пленницей, за которую ожидается дань.
Съев, наконец, свою лепёшку из овсяной муки, капуцин Эйбл произнёс:
– Вам нечего бояться, король не допустит, чтобы что-то случилось с Вами.
– Конечно, хорошие трофеи обычно берегут.
– Не будьте столь заносчивы, леди Элизабет, Вам следует положиться на волю Бога и вспомнить о том, что однажды Его сын был распят за наши грехи. Молитесь, и Ваша душа успокоится.
– Вы в этом уверены, отец Эйбл?
– Абсолютно.
– Разве могу я быть спокойна, когда на кон поставлена голова моего короля, которому я с рождения верна?
Он вздохнул:
– Нравы нашего времени слишком жестоки.
– Они всегда были такими, но в наших силах противостоять наглым выскочкам вроде этого мужлана.
– Тише… Ваше милость, Ваши слова не должны слышать эти люди.
Я улыбнулась:
– Они всё равно ничего не понимают.
– Кое-кто из них знает наш язык.
Я посмотрела на Эрланда – юношу с изумрудными глазами, который любезничал со своей невестой. Конфуз смягчился тем, что в залу был приглашён бард. Это был уже немолодой человек в добротной одежде, ничем не уступающей одеждам всех этих господ, исключая короля и королеву. Он нёс некий инструмент, состоявший из множества струн и чем-то напоминающий лютню. Хлопнув трижды в ладони, король Годфрид предложил барду спеть. Зазвучала музыка такая печальная, что мне захотелось выбежать отсюда, чтобы не разрыдаться окончательно. Но разве леди пристало терять лицо? Я не слушала барда, лишь иногда замечала на себе взгляд изумрудных глаз, направленных на меня, и мне становилось не по себе от этого….
На следующий день Эрланд зашёл к Ярне в то время, когда она была занята сбором трав. Я сидела возле окна и смотрела вдаль на скирды сена, покрытые снегом, заготовленные крестьянами, на небо – слишком пасмурное в этот час, такое же, как в Англии…. Тоска поселилась в моей душе, и я ничего не могла с этим поделать.
– Ты очень смелая, – голос Эрланда вывел меня из ступора.
Он подошёл ко мне и посмотрел в мои глаза.
– Я смелая, когда речь идёт о голове моего короля.
– Завтра я отправляюсь в поход в качестве ярла конунга Рерика. Я пришёл попрощаться с тобой.
– Вам следовало бы попрощаться не со мной, а с Вашей невестой.
Я заметила, как огонёк радости, словно факел, блеснул в его изумрудных глазах. Его губы расползлись в улыбке.
