Она рассказала мне о целебных свойствах трав и научила делать из них снадобья. Да, мне было действительно интересно, и я впитывала эти знания, как губка впитывает влагу из окружающей среды. Ни один монах в Англии не научил бы меня такому, хотя отец Эйбл часто наведывался ко мне, вместе мы изучали «Евангелие», он не хотел, чтобы я забывала свой родной язык и обычаи, и я, также, была благодарна ему за это, как была благодарна Ярне за знания, переданные мне.
….Однажды я явилась свидетельницей их варварского жертвоприношения, когда сжигали умершего ярла в ладье, они закалывали штыками ту, что добровольно вызвалась «сопровождать его по загробному миру до Валгаллы – Священного города». Самое страшное то, что эти люди смотрели на дикий обряд с каким-то благоговением, не поддающимся моегому рассудку. Ладью подожгли и пустили по реке с двумя телами в ней. Затем позже, Ярне объяснила мне, что эти обычаи постепенно уходят в прошлое, и викинги всё реже и реже приносят жертвы богам. При этом она опускала глаза, и я думала, что старая целительница и ведунья даже была рада этому, только не спешила выссказываться вслух при своих родичах, ведь её бы очудили за подобные мысли….
….Однажды нас пригласили в дом одного простолюдина Мирюда, который долгое время мучился ранами (недавно он участвовал в одном из походов на Острова).
Вечером в нашу хижину постучалась какая-то простоволосая женщина в заячьем полушубке с очень взволнованным лицом. Ярне уже успела наложить ужин в миски.
– Кто это может быть в такой холод? – спросила целительница.
Я пожала плечами и выглянула в окно. Громко лаяла собака, затем она завыла, и у меня сжалось сердце в груди, ибо мне было известно с детства – собачий вой предвещает покойника.
– Откройте, это я – Марена, мне нужна твоя помощь, Ярне. Моему мужу, Мирюду совсем худо стало.
Ярне открыла дверь, и тотчас волна холодного воздуха окутала меня с ног до головы. Бледное лицо Марены высветилось в охряном блеске факела. Я заметила, проживая уже достаточно времени в поселении викингов, эти мужественные люди редко плакали, однако в тот холодный зимний вечер я увидела слёзы, стоявшие в серых глазах Марены. Ярне передала мне факел, сама надела полушубок, велела одеться и мне.
– Хорошо, веди нас, – сказала она.
Больной сначала громко стонал, затем стоны стали слабыми. У него была серая кожа, а зрачки глаз заволокла пелена, что говорило о скорой, приближающейся к несчастному смерти. Он что-то прошептал, по движению его губ я едва различила слово «Один». Я знала, викинги всегда уходили с «Одином на устах», хотя этот бог был чужд мне, они верили в него, готовые умереть, пожертвовать жизнью во имя Одина.
И жестокое божество принимало эти жертвы, как должное. Во время осмотра больного лицо Ярне оставалось спокойным, беспристрастным. Неужели она совсем не сочувствовала бедной Марене? Нет, этого я не могла бы сказать, однако она, будто, уже смирилась с будущей участью умиравшего.
– Помогите моему Мирюду. Один одарит тебя, Ярне, – произнесла женщина.
Треск факела, это второе, что я могла услышать после взволнованного стука её сердца. Целительница протянула бедной женщине мешочек с порошком травы.
– Завари ему и напой этим, – сказала она.
– И мой Мирюд выживет?
– Этого я не могу тебе обещать.
Восковая бледность лица больного бросалась в глаза.
Пристало ли так скорбеть о потере близких в этот век, Сильнестрина; когда человеческая жизнь ничего не стоит? Но эта скорбь комком подступила к моему горлу, во что бы то ни стало я хотела спасти бедного Мирюда. Возможно, это было воздействие легендарного «Глаза Орла», который я носила, отныне, под своей одеждой? Этого я не знала.
